Александр сел рядом с женщиной, прижал ее слегка дрожащее тело к своей сильной груди.
— Пойдем ко мне, Саша. Сегодня в номере я одна. Пусть эта ночь наконец успокоит душу, иначе я просто сойду с ума! Согрей меня. Верни жизнь. И я буду твоей. Только твоей! И не надо ничего говорить. Оставим слова на будущее.
Они вышли из комнаты, прошли по отделению. И вновь их сопровождали взгляды обитателей лечебного учреждения. И в общежитие они вошли открыто. А ночь подарила им столько наслаждения, сколько они никогда раньше не испытывали. Звездная афганская ночь словно наградила их за все те страдания, что обоим пришлось испытать в своей еще короткой, но уже непростой и нелегкой жизни. Их истосковавшиеся по настоящей ласке тела не могли оторваться друг от друга до самого утра, захваченные в плен безумной, ненасытной страстью. Это была самая счастливая ночь в жизни Александра и Сони. Поэтому и пролетела она одним мгновением, как пуля, выпущенная из снайперской винтовки. Они так и не уснули. И встали хоть и уставшие, но радостные. Охваченные радостью обретенной гармонии. Радостью осознания того, что, сделав свой выбор, они не ошиблись в нем и теперь не одни в этом огненном круговороте войны.
В восемь утра Калинин был уже в штабе. И принял его на этот раз сам майор Гуреев. Он находился в своем кабинете, просматривая исписанные накануне Александром листы бумаги. Александр представился:
— Старший лейтенант Калинин по вашему приказанию прибыл!
— Проходи, Калинин, присаживайся.
Майор являл собой полную противоположность капитану: плотный мужчина в полевой форме, с добродушным лицом. Он указал на кипу листов:
— Это мой заместитель нагрузил тебя бумажной работой?
— Так точно!
— Его стиль. Что бы ребенок ни делал, лишь бы не забеременел. — Гуреев отодвинул бумаги в сторону. — Ты извини, что задержали тебя здесь. Мне вчера необходимо было отлучиться — сам понимаешь, служба. И разговор нам предстоит, в принципе, недолгий. Скажи, Калинин, как ты считаешь, одновременное столкновение с противником двух разведывательных взводов в разных ущельях — совпадение?
Александр, подумав, ответил:
— Учитывая то, что и по Аядскому ущелью на высоту в то же время вышла боевая группа моджахедов, можно предположить и совпадение. Если…
Майор нагнулся к старшему лейтенанту:
— Что «если»?
— Если… появление духов у Аяда не носило характер отвлекающего маневра.
Гуреев хлопнул ладонью по столу:
— Вот! В самую точку! Нападение на высоту скорее всего и было отвлекающим маневром. Духи, обстреляв ее, быстро отошли. Как бы лишь обозначив себя. Значит, в двух других ущельях могла иметь место засада?
— Могла! Почему нет? Духи тоже воевать умеют, и у них есть неплохие инструкторы.
— Но тогда они знали о выходе взводов?
— Получается, что знали! Но это только предположение. Все могло быть и по-другому. И встреча с моджахедами вполне могла быть случайной, тем более они часто используют те направления для подхода к блокпосту.
— Хорошо! Предположим случайность встречи. Но тогда как объяснить, что моджахеды вступили в бой первыми и организованно, а спецназ оказался в роли обороняющейся стороны? Ведь при случайной встрече, как правило, друг на друга выходят передовые дозоры, так?
Александр подтвердил:
— Так! Но в нашем случае взводы имели задачу обследовать определенные квадраты. Поэтому могло получиться так, что они столкнулись с боевиками не на марше, а во время разведки. Но… все равно разведдозоры должны были быть высланы по всем направлениям. Как раз для того, чтобы избежать внезапного нападения вероятного противника.
Майор подтвердил:
— Вот именно, и Листошин так и поступил. А вот Гудилов отчего-то разорвал взвод, решив работать по отделениям. Почему он сделал это?
— Чтобы ответить на этот вопрос, мне надо знать, как складывалась обстановка в ущелье перед боем. И нужна схема самого столкновения.
Гуреев достал из стола лист бумаги.
— Вот перед тобой схема рассредоточения взвода непосредственно перед тем, как духи напали на подразделение. Она составлена со слов командиров отделений, оставшихся в живых.
Калинину достаточно было одного взгляда на схему, чтобы заявить:
— Чушь какая-то! Гудилов отправил на хребты по целому отделению, а сам повел оставшихся бойцов в кишлак, тем самым лишив склоны возможности огневой поддержки подразделения, находящегося внизу. Более того, ни на восток, ни на запад не был выслан дозор. Не понимаю! Это либо халатность, вызванная уверенностью Гудилова, что в квадрате ничего не может произойти, либо…
И вновь Гуреев наклонился к старшему лейтенанту:
— Что «либо»?
— Либо Гудилова заставили поступить так!
— Кто заставил?
— Откуда я знаю? Скажу одно: такое рассредоточение взвода в ущелье самоубийственно. Оно лишило подразделения не только возможности маневра, но и взаимодействия, по сути превратив взвод в три отдельные группы, которые легко разгромить. Но… Гудилова натаскивал на действия в ущельях я. И он знал, как надо проводить разведку! И вдруг изменил общепринятую тактику, прекрасно понимая, чем это может обернуться. И чем, собственно, и обернулось.
— По-твоему, Гудилов виноват в гибели отделения?
— Как это ни прискорбно, он обрек на гибель и себя. Но почему заместитель командира роты поступил так, я объяснить не могу!
Майор поднялся:
— Вот-вот, и никто объяснить не может! Ну ладно об этом. Как бы то ни было, люди погибли. Их не вернешь. Перейдем к другой теме. Тебе известно, что в ущелье, в квадрате 36–17, после боя исчез сержант Волочков?
— Да!
— Охарактеризуй его.
Александр указал на листы:
— Я уже сделал это!
— Ты мне простым языком расскажи о нем. Рапортов и докладов я начитался вволю.
Калинин рассказал все, что знал о Волочкове. Каким тот был умелым командиром, смелым бойцом, порядочным человеком.
Майор усмехнулся:
— С твоих слов получается, что сержант являл собою пример в службе!
— По большому счету так оно и было.
— А возможность его добровольного перехода к духам ты не допускаешь?
Александр ответил категорично:
— Нет! Раненым, бессильным захватить его могли. Но чтобы он сам к моджахедам переметнулся? Нет. Этого я не допускаю!
— И все же он исчез! Один из всего уничтоженного отделения!
— Я сказал, что сам бы он не сдался. Может, его раненым взяли?
Майор протянул Калинину пачку «Стюардессы»: