Среди груды почты Николай надеялся найти весточку из Крыма, но ничего, кроме газет, вещавших об инфляции и о близкой гражданской войне, обнаружить не удалось. Николай помнил, что сам строго-настрого запретил Ольге и Валерию писать и звонить без крайней необходимости, но, не найдя ни одного письма, поневоле расстроился. От Фрола также не было вестей. Николай, начавший отчего-то волноваться за приятеля, хотел было заказать междугородний разговор с ПГТ Дробь Шестнадцать, но затем вспомнил: Фроат, прощаясь, сказал, что едет куда-то по делам, и Лунин решил не беспокоить его родителей раньше времени.
От Мика также не было вестей. Правда, его отец, которого Николай застал по телефону, сообщил, что у его отпрыска все в порядке, и даже передал Лунину привет от Плотникова-младшего. Но все это было сказано таким тоном, что Келюс засомневался, не выдумал ли это Плотников-старший, чтобы поскорее от него отвязаться.
Итак, в раскаленной летним солнцем Столице было пусто, делать совершенно нечего, ехать некуда, и Келюс делил время между перечитыванием пыльных томов из семейной библиотеки и разбором своих записей, касавшихся партийного архива. Почти каждый день он навещал Лиду. Пару раз они гуляли по парку, Николай катил коляску, в которой сидела девушка, а Лида время от времени пыталась рисовать. Правда, ее рисунки стали совсем другими. Абстракции, столь восхищавшие Келюса во время посещения выставки на Малой Грузинской, исчезли. Девушка рисовала парк, увядшие от жары листья на ветвях и белесую гладь пруда. Рука плохо слушалась, рисунки выходили неважно, но Николай хвалил все подряд, впрочем понимая, что слова едва ли способны обмануть больную.
Этим вечером Лунину почему-то не спалось. Он даже удивился: бессонница, столь часто мучившая его, пропала после выздоровления, и первая бессонная ночь почему-то настроила Николая на тревожный лад. Келюс пытался читать, но понял, что не может воспринимать текст. Он попытался выключить свет и уснуть, но темнота огромной комнаты внезапно испугала. Он включил лампу, выругав себя за трусость, но свет тушить не стал, а отправился в кухню и включил чайник. Впрочем, чаю совершенно не хотелось. Николай дождался, пока чайник закипит, выключил его и закурил, глядя в темное окно и слушая, как медленно стихает шипение кипящей воды.
Внезапно погас свет. Старый выключатель время от времени позволял себе такие шутки, и Келюс ничуть не удивился. Он хотел было встать и заново щелкнуть переключателем, но затем решил посидеть в темноте, благо поднявшаяся луна, пробиваясь через листья высоких кленов, бросала сквозь оконное стекло неровный колеблющийся свет.
Вдруг Николай почувствовал поблизости какое-то движение воздуха. Он повернулся и обомлел: рядом с ним за столом сидел Фрол. Дхар был в той же куртке, в которой они виделись последний раз, в тех же старых джинсах, только глаза стали почему-то серьезными и очень грустными и на подбородке выросла короткая жесткая бородка.
– Ну и напугал ты меня, бином! – выдохнул Келюс, в первую секунду не сообразивший, каким образом его приятель, уехавший куда-то в дальнюю даль, мог оказаться среди ночи у него на кухне. Николай лишь машинально отметил, что Фрол сидит на том же месте, где обычно пил чай в дни их совместного проживания в Доме на Набережной. Он хотел было спросить приятеля, отчего тому не спится ночью, но вдруг до него дошел смысл происходящего, и слова замерли, не вырвавшись из уст.
– Фроат, это ты? – растерянно спросил Николай, которого молчание Фрола уже начинало изрядно пугать. – Откуда ты?!
– Убили меня, Француз, – равнодушным, немного печальным голосом ответил Фрол. – Зашел проститься…
– Как?! – задохнулся Келюс. У него вновь, как всегда бывало в подобных случаях, появилось странное чувство нереальности происходящего.
– Сиплый убил, – тем же странно-равнодушным тоном ответил Фрол, – я узнал его…
– Кто… кто он? – заторопился Николай. Фрол покачал головой, ничего не ответив.
– Я рад, что ты выздоровел, – наконец произнес он, и в голосе появилось что-то напомнившее Келюсу прежнего Фрола. – Я ведь тебе, ёлы, так и не смог помочь. А скантр я все-таки уничтожил! – добавил он, и в странных застывших глазах мелькнула тень гордости.
– Фрол! Да расскажи толком! – закричал Келюс, все еще надеясь, что дхар сейчас рассмеется и признается в каком-то невероятном розыгрыше.
Но Фрол покачал головой и вдруг посмотрел Николаю прямо в глаза. От этого взгляда Келюс похолодел, сомнения исчезли, и он наконец понял, что произошло.
– На тебе знак дхаров, – совсем тихо проговорил Фроат, – ты сможешь меня заменить… Ну прощай, Француз. Вспоминай иногда…
– Фрол! Фроат! – крикнул Николай, но внезапно пронесся легкий порыв ветра, и все исчезло. Лунин вскочил, зачем-то бросился к входной двери, распахнул ее и долго смотрел на лестничную площадку. Там было пусто и мертво. Николай, закрыв дверь, без сил опустился прямо на пол. Он все еще не хотел поверить.
– Нет, нет, нет… ~ еле слышно шептал он, пытаясь думать о какой-то невероятной галлюцинации, о психическом осложнении после болезни, но рассудок подсказывал: искать отговорки бесполезно. То, что он узнал, правда: его друга – спокойного, храброго, преданного Фрола – больше нет. По лицу Николая текли слезы, он не замечал их и только удивлялся, почему на губах внезапно появилась соль…
Келюс не помнил, как настало утро – Он заставил себя встать, умыться и сварить кофе. Делал он это автоматически, ни о чем не думая, и даже не заметил, как горячий черный напиток обжег нёбо. Внезапно зазвонил телефон. Келюс вскочил, уронив чашку на пол, и бросился к аппарату. Он схватил трубку в безумной надежде, что звонит Фрол и виденное ночью – бред и чушь собачья. Но вспыхнувшая на мгновение надежда тут же погасла. Голос в трубке был женский. Его долго звали по имени, пока Николай наконец не узнал Лиду.
– Да, – наконец отозвался он, – слушаю, Лидуня…
– Келюс, Господи… – голос в трубке сорвался на плач, – тут… тут что-то случилось, приезжай…
Он позвонил в дверь, ему долго не открывали, и Николай подумал было, что родители, как всегда, куда-то уехали, а бедная девушка возится с инвалидной коляской. Но внезапно дверь отворилась, и Николай поневоле вздрогнул: перед ним стояла Лида. Стояла неровно, опираясь на что-то напомнившее Келюсу алюминиевую лыжную палку, но она все же стояла.
– Лида! – ахнул Николай. – Ты… Ты…
– Да, – со странным спокойствием ответила девушка. – Извини, я очень нервничала, когда звонила… Заходи, Николай… Случилось что-то страшное…
Лида, закрыв дверь, неловко, но достаточно уверенно прошла по коридору в свою комнату. Келюс попытался помочь, но девушка коротким жестом отстранила его и, дойдя до кресла, медленно села, отложила палку и перевела дух.
– Сейчас… минутку, – попросила она. – Я все расскажу… Думала, сердце не выдержит… Но Господь рассудил иначе…
– Ты же неверующая, – машинально удивился Келюс. Лида вздохнула: – Не знаю… Ничего не знаю, Николай… Ну вот, кажется, немного успокоилась. Я была одна, и это так страшно… Извини, я уже в полном порядке…