– Она тоже часто о вас говорила. В пример ставила. А правда, что вы с ней еще с детства знакомы?
– Правда! В твоем возрасте я ее за косички дергал. У мамы были такие длинные косички, удобно хватались.
Мальчик рассмеялся:
– А она что?
– Ранцем меня по голове! Я пытался увернуться, но не всегда это получалось.
Николай сам улыбнулся, вспомнив детство.
– А однажды был такой случай в школе. Мы с дядей Володей Соболевым сидели прямо за твоей мамой и ее подругой. Через парту. А урок был то ли по истории, то ли по географии, сейчас уже не помню. Но никто не писал, а слушал, поэтому ученики и сидели прямо. У мамы волосы в тот день в косу сплетены были, вот дядя Володя и решил дернуть ее. А мама словно ждала подвоха, положив портфель на свою парту. И получается так, дядя Володя дергает за косичку, а мама с разворота портфелем мне, да прямо под глаз. Потом неделю, наверное, синяк не сходил.
Валера рассмеялся:
– Вот ребята потешались, да?
– Да уж не без этого. Чаю еще будешь?
Мальчик отказался:
– Нет, спасибо! А сколько сейчас время?
Николай посмотрел на часы:
– Почти семь.
– Долго они что-то разговаривают.
– Давно не виделись.
Валера неожиданно спросил:
– А вы знаете, за что папу в тюрьму посадили?
Есипову пришлось солгать. Правда могла сделать очень больно ребенку:
– Нет, меня тогда здесь не было. Да и видел я твоего папу всего один раз, давно.
– А мне говорили, что он наркотики продавал!
– Кто говорил?
– Дед Ермолай! И еще этот… дядя Петя, которого вы прогнали.
– Ну, нашел кому верить. Дед уже старый, не помнит, что вчера сам делал, а дядя Петя злил тебя. Такой уж он плохой человек. Так что ты слухам не верь. Подожди, и сам все узнаешь от мамы. Она лгать не будет. Но что-то они действительно долго беседуют. Могли бы подумать, что сыну ужинать пора.
В голове Николая мелькнула мысль, а не в постели ли они после долгой разлуки? Но тут же отогнал ее. Нет, этого просто не могло быть. Но почему не идет Ольга? За то время можно обо всем переговорить. Особенно если женщина поведала муженьку о своих отношениях с другим мужчиной.
И словно услышав мысли Есипова, в комнату вошла Ольга. Нехорошее предчувствие укусило Николая за сердце, как только он увидел лицо любимой. Оно было заплакано и печально. Наверное, пришлось вдоволь выслушать от Германа разной грозной фени.
Николай подошел к ней, хотел обнять. Но Ольга отстранилась, обратившись к сыну:
– Валера! Иди, пожалуйста, домой, мне с дядей Колей поговорить надо.
Ребенок воспротивился:
– Не пойду!
И добавил:
– Один не пойду! Я боюсь папу!
– Но он же твой отец, сынок?
– Все равно! Один ни за что не пойду!
Ольга вздохнула:
– Ну, хорошо, тогда выйди на кухню.
Николай спросил:
– Почему он должен куда-то идти? И о чем ты таком собираешься поговорить со мной, чего не должен слышать сын?
Но Валера сгладил ситуацию:
– Хорошо. Я выйду. Только, если можно, не на кухню, а в соседнюю комнату? И шахматы с собой возьму, можно?
Мальчик, прихватив доску, вышел из гостиной, плотно притворив за собой двери.
Ольга опустилась в кресло, где раньше во время игры сидел ее сын, и закрыла лицо ладонями.
Николай присел рядом:
– Что с тобой, Оля? Ну, что ты молчишь?
Женщина опустила руки на колени, подняла голову:
– Господи! Дай мне силы пережить все это!
– Что ЭТО? Оля! О чем ты?
Ольга взглянула на Николая. В глазах ее блеснули слезы.
– Коля! Милый, любимый! Прости меня, ради всего святого, прости!
Есипов опустился перед женщиной:
– За что я должен простить тебя?
– За все! Боже, как мне тяжело. Лучше бы я умерла.
Николай взял ее ладонь в свои руки:
– Успокойся! Приди в себя! Хочешь воды? А может, вина?
– Да какого вина, Коля? Я… я… нет, не могу!
– Что не можешь, Оля?
Женщина закрыла глаза, откинулась на спинку кресла и сказала вдруг, как выстрелила. Выстрелила прямо Есипову в сердце:
– Я не могу оставить Германа!
Николая словно током пробило.
– Что ты сказала?
– Я не смогу оставить Шевцова!
– Не сможешь??? А как же?.. как же наша любовь? Наше счастье? Как же все то, что говорила мне?
Огромным усилием воли женщина взяла себя в руки. Кто бы знал, каких усилий ей это стоило. Она заговорила немного подрагивающим голосом, устремив взгляд на черный квадрат приоткрытого окна:
– Выслушай меня, Коля! Я люблю тебя и хотела бы быть твоей! Но… Герман смертельно болен. У него рак легких. Ему некуда идти, и за ним некому ухаживать. У него не осталось ни родных, ни близких, только я. Как я могу оставить его в таком положении? Ну как, Коля?
Внутри Есипова что-то оборвалось, отдавшись тупой болью в сердце. Он медленно поднялся, вышел на кухню. Слегка дрожащими пальцами достал из пачки сигарету. Прикурил. Все, что еще утром являлось его счастьем, рухнуло в один момент. Он услышал, как следом вошла Ольга, но не обернулся. Его вдруг обуяла ярость. Сейчас он хотел, чтобы женщина ушла. Но Ольга не уходила. И Николай не сдержался. Швырнув окурок в раковину и резко развернувшись, он сжал плечи женщины, процедив сквозь зубы:
– Значит, Герман болен, говоришь? Рак у него? Так вот какие бумажки он тебе предъявлял! Он одинок и беспомощен. И ты пожалела его! Как же, ты же жалостливая и он твой законный муж!
Николай уже не контролировал себя.
– А кто пожалеет тех, кого твой Герман посадил на иглу? Тех, кого он обрек на медленную и мучительную смерть? Его не в тюрьму надо было сажать, а к стенке ставить! А ты ради этого мерзавца готова пожертвовать всем. Пожертвовать сыном, мной.
Резкая боль пронзила тело майора, оборвав речь. Цепкие клещи сдавили грудь, нечем стало дышать, стены кухни поплыли, пол наклонился. Николай пошатнулся и, наверное, упал бы, если бы не ухватился за стол. Ольга бросилась к нему:
– Коля, Коленька, что с тобой? Коленька! Сейчас, сейчас, господи, что ж я наделала? Давай, присядь на стул.