– Он касался меня?
– Отчасти.
– Вновь слухи?
Владимир отрицательно покачал головой, ответив:
– Нет, Антон не из числа любителей грязных сплетен, просто он знает о наших встречах, и не от меня.
– Да, в гарнизоне даже человек-невидимка не скроется от зависти людской. Ведь сплетни – это продукт зависти. Почему другие могут быть счастливы, а кто-то нет? Так пусть и они, эти другие, будут лишены счастья. Вот психология тех, кто разносит сплетни. Подлая, грязная психология.
– Ты права! В том же духе я и с Антоном говорил. Он понял.
– И посоветовал не связываться со мной? Так?
– Нет!
Вера удивилась:
– Нет? Ведь он же так Крамаренко жалеет. Я, с точки зрения Сергея, виновница его несчастной жизни. Но я люблю не Крамаренко, а тебя, и в этом моя вина? Кто мешает Геннадию найти себе женщину и жить с ней в радость? А свою любовь я в жертву мужу не принесу. И он это знает. И если я что-то скрываю от него, так ему же во благо. Мужчина должен понять сердцем, когда его перестают любить, и уйти в сторону, а не собирать порочащую жену информацию, чтобы потом выложить все это перед ней грязной кучей. Разгребай, мол, дорогая! Мужчина должен уметь побеждать, но и проигрывать он должен с достоинством! Тогда это мужчина!
– Ну все, Вера, не надо так все близко к сердцу принимать.
– Не надо? А тебя отнимут у меня? Не выйдет! Никому я тебя не отдам, пока буду чувствовать хоть частичку любви в твоих глазах. Исчезнет она, значит, и любовь прошла, тогда другое дело – ты свободен. Но, любящего, тебя я не отдам никому.
Володя обнял женщину, которую пробивала мелкая дрожь.
– Я люблю тебя, Вера. Успокойся, все у нас будет хорошо.
– Хорошо? Тогда ответь, почему ты сегодня так безрассудно рисковал собой?
Бережной уточнил:
– Ты про утренний побег солдата?
– Да!
– Ну, во-первых, не безрассудно, а расчетливо, и, поверь, никакого риска в наших с Антоном действиях не было. Не потому, что мы вдвоем вышли на вооруженного солдата. Во-вторых, иначе я поступить просто не мог. Не могли же мы с Антоном допустить, чтобы молодого пацана убили снайперы? А все к этому и шло. Сергей мог не предусмотреть возможного развития событий, я же страховал его. Вот и все! Не знаю, как об этом говорят в гарнизоне, еще не слышал, но все было обыденно, просто и без всякого риска. Антон даже успел за время переговоров водки обожраться. Какой же в такой ситуации мог быть риск?
– Я так испугалась за тебя! Мне почему-то в последнее время очень страшно. Не знаю отчего. Стоило мне только представить, как ты там перед вооруженным преступником, сердце чуть не остановилось.
– Вера! Ну нельзя же так! Пойдем-ка лучше на квартиру. Тебе сейчас просто необходима ласка.
Женщина вдруг заплакала, возможно, давая разрядку накопившимся отрицательным эмоциям.
– Нет, Володя, мне, к сожалению, сегодня нельзя, и давай побудем на улице, я не хочу находиться в замкнутом пространстве.
– Хорошо, но ты не озябла? Дрожишь вся.
– Это не от холода. Это от ожидания приближающейся беды.
Владимир попытался успокоить женщину:
– Вера! Ничего нам не грозит. Просто у тебя депрессия. Это пройдет.
Но она продолжала стоять на своем:
– Что-то грядет, Володя! Крамаренко знает о наших встречах, здесь Антон прав, кто-то все же заметил нас вместе. Он сегодня пришел домой пьяный. Таким я его еще не видела. И дословно он сказал следующее: «Нашла себе очередную утеху? Но здесь судьба одной командировкой может все расставить по своим местам. Она сделает выбор, с кем тебе остаться: со мной или с Бережным». Я ответила, что не судьба будет делать выбор, а я. На что он как-то нехорошо рассмеялся. И продолжал: а вот здесь, дорогая, ты ошибаешься. Не ты, и не я, и никто другой, а война решит все! И, вполне возможно, что ты в итоге останешься одна! Одна на всем этом проклятом свете. Потом он замолчал и поднялся в спальню. Разговор продолжения не имел. Я очень испугалась, Володя. Крамаренко как пророк говорил, и я верила ему, представляешь, верила. В том, что он говорил, была скрыта истина. Я это душой поняла, сердцем. Что-то будет, Володенька, скорое и страшное! И это будет связано с опасностью, в которую будете втянуты вы все, и Крамаренко, и ты, и, возможно, весь батальон.
Владимир, подумав, проговорил:
– Спьяну он мог наговорить все, что угодно, но, если размышлять без эмоций, которые тебя захлестнули через край, со слов твоего мужа можно сделать вывод, что батальону предстоит выполнять какую-то специфическую задачу в Чечне, о чем Крамаренко проинформирован по долгу службы как начальник штаба. Возможно, очень опасную, вполне возможно, и скрытную, что привлечет к себе внимание противника, и «чехи» устроят охоту за колонной. Но не более того! А к этому мы всегда готовы. И стоим здесь ради того, чтобы поддерживать воюющие части. Предстоит очередной выход? Что же, это не будет чем-то из ряда вон выходящим. Каждый выход смертельно опасен. Просто сейчас, Вера, у тебя наступил период спада. И это объяснимо. Любить одного человека, жить с другим и при этом делать вид, что ничего не происходит, это очень тяжело. Вот и произошел временный сбой. Отсюда и заостренное на все внимание, преувеличение опасности, какая-то необъяснимая безысходность. Мне это знакомо. Долго такой период не длится. Скоро все пройдет.
Он поцеловал ее.
– Я признательна тебе, Володя, за твои слова. Но пойми, я хочу другого. Хочу любить тебя и жить с тобой открыто. Иметь от тебя ребенка. Володенька, прошу, если ты любишь меня, давай уедем отсюда. Уедем навсегда. Ко мне ли, моим родителям, к тебе ли, или куда ты скажешь, мне без разницы. Лишь бы отсюда, от этой проклятой войны, из этого смертью меченного батальона. У нас будет семья, Володя, настоящая семья… А сейчас, прошу, подай рапорт на увольнение, и тебя никуда не пошлют.
Голос Владимира напрягся:
– Подать рапорт? Сейчас уйти в кусты? И тогда Крамаренко окажется правым? Вера! Ты же первой перестанешь уважать меня, я уже не говорю о любви. Давай перенесем этот разговор на более поздний срок. Сейчас я не готов принять решение. Но запомни одно. Я люблю тебя! А об увольнении подумаю, но обещать ничего не буду. Это не просто сменить костюм, это жизнь изменить. Войти в ту среду, которая мне неизвестна, непонятна и, можно сказать, чужда.
Вера вытерла слезы.
– Может быть, я не должна была тебе этого говорить, но пойми меня, я боюсь за тебя, боюсь потерять тебя, потерять свою любовь, я, наверное, повторяюсь, извини. Может, вообще не нужно было начинать этот разговор? Но я не смогла иначе. Прости!
– Мне не за что прощать тебя, не терзай себя, иди домой, постарайся уснуть. Главное, не волнуйся, все будет хорошо. Я позабочусь об этом. Иди, любимая!
Вера поцеловала Володю, повернулась и скрылась за углом. Бережной остался один возле березы, у которой они только что стояли. Идти в общежитие не хотелось, он решил прогуляться, размышляя. Вера просит его уволиться. Ее понять можно. Она познала с ним то, чего не знала ранее, любовь затмила для нее все. И, естественно, она не хочет волею случая потерять то, что приобрела. Потерять его, Бережного. И чтобы сохранить гармонию любви, установившуюся между ними, она, понятно, стремится избежать рокового случая. Случая, способного разрушить все. И единственно верное решение уйти от постоянной опасности – это уволиться и к войне больше отношения не иметь. Жить гражданской жизнью, спокойной, счастливой. Он на гражданке сможет обеспечить и ей, и своему ребенку достойное существование. Но вот сможет ли он уйти? Сейчас однозначно нет. А вот после? Сможет ли он вообще принять решение добровольно оставить армию? Здесь ответа пока не было.