— На полдень, к Нистру, — он вновь зевнул, как можно убедительнее и с наслаждением растянулся на ложе. — До границы — лесами, потом — через горы, затем — вниз по реке, в Тирис. А туда часто румские галеры заходят, отвезут прямо до Рум города. Хотя нет, все равно нагонят! А не нагонят, сгинете. Места там скверные, вдесятером не пройти. Тем более — с девушкой…
Он сделал вид, что засыпает, но чернявый не отставал:
— Вдесятером — не надо! А если… Если втроем! Ты, я и… и она? Ты кмет, драться умеешь, и я тоже. Если что, отобьемся!
«И я тоже»! Згур поморщился. «Тоже»! Этого бы зазнайку на месяц-другой в Учельню! Или прямо на ледяную равнину Четырех Полей. Нет, туда не стоит, убили бы сразу, жалко парня!
— Глупости, — невнятно, словно сквозь сон, пробормотал он. — Втроем не проехать… И дюжине не проехать… Так своей девушке и скажи!
— Нет! — решительно отрезал Черемош. — Ты ей сам это скажешь!
Возле высокой деревянной ограды было пусто, а над острым частоколом поднимались черные кроны еле различимых в ночной тьме деревьев.
— Там сад, — шепнул Черемош, кивая на забор. — Раньше пустырь был, но Ивор, как Палатином стал, велел деревья посадить.
— Собаки небось? — без всякой охоты осведомился Згур. — И стража?
— И собаки, и стража, — негромко рассмеялся чернявый. — А как же! Да только стража пьет, а собаки спят! Все схвачено, дружище Згур!
«Схвачено»! К валинским выражениям привыкнуть было нелегко. Да, «схвачено» неплохо!
— А как же Палатин?
— Нет его, — удовлетворенно заметил Черемош. — Приедет дня через два. Он у лехитов.Згур вспомнил — точно! На торге об этом и толковали:
уехал Палатин к лехитам, а зачем, то уж его дело. Значит, Ивор уехал, стража, почуяв волю, принялась за пиво, а то и за румское вино, ну а собак и прикормить можно.
— Значит, твоя девушка во дворце служит?
— Ну-у, вроде. Сам увидишь. Ладно, пошли!
Через забор перелазить не пришлось. Два бревна оказались аккуратно подпиленными, и в щель удалось протиснуться без особых сложностей. Черемош огляделся, ткнул рукой куда-то в темную глубину сада и шепнул: «За мной!»
Згур на всякий случай поправил кинжал, хотя чутье подсказывало — опасности нет никакой. Пьяного кмета-стражника опасаться нечего, а с собаками его учил обращаться сам наставник Отжимайло. Да, опасности не было, но идти в темный сад почему-то совсем не хотелось.
Может, виной тому была бессонная ночь. После того как Черемош, еще раз пообещав, что отведет приятеля к своей зазнобе, принес небольшой кувшин с вином и они выпили, Згур попытался заснуть, но сон не шел. И не чернявый был тому виной, и даже не то, что им предстояло. Из головы не выходил проклятый кобник.
Подумав как следует, Згур понял, что дал маху. Одна Мать Болот да Дий Громовик ведают, Вправду ли мерзкий старикашка ведовством владеет. Вдруг просто угадал? И не серебра было жаль, хотя предателю Края и куска лепешки давать не следует. Кобник напомнил о том, что Згур пытался забыть любой ценой — и не мог. Та ночь, ночь Битвы Солнцеворота, когда они ворвались в табор…
Згур много раз пытался представить, как должен был поступить. Да, Меховых Личин оставалось еще много, и они были страшны. Рядом с мужчинами сражались старики, мальчики, даже женщины. Тут выбирать не приходилось, Згур видел, что делали враги в захваченных поселках. Но когда он с остатками сотни ворвался в ворота, вперед вышел худой высокий старик в лисьей шапке и первым бросил полированный каменный топор на снег. Личины сдавались, , кидая оружие и становясь на колени. Это было так неожиданно, что кметы замерли, но тут он, Згур, вспомнив приказ Кея, крикнул: «Бей! Всех, кто выше тележной чеки!»
Потом он рассказал дяде Барсаку, и тот, покачав головой, признал, что Кей был абсолютно прав. Скорее всего Личины просто готовили западню. Ведь их оставалось много, очень много, и стоило остатку Кеева войска втянуться в табор…
Все так, но Згур не мог забыть, что случилось после его приказа. Не мог! И теперь проклятый кобник вновь заставил не спать ночь. Как хорошо, что он не взял браслет, украденный из могилы! Такой счастья не принесет…
— Стой!
Задумавшись, Згур не заметил, как они прошли сад, очутившись возле высокого резного крыльца. Дворец Па-латина, бывший дворец Кеевых наместников, был велик, поистине огромен. Они находились возле главного крыла, но не с лицевой, а с противоположной стороны. Внезапно он вспомнил, что отец тоже бывал здесь. Но тогда шла Великая Война. Что бы сказал сейчас отец, будь он жив?
— Подожди тут! — Черемош, ткнув рукой в черную тень возле крыльца, шагнул вперед. Згур, неслышно скользнув поближе, замер. Наверно, сыну дубеньского войта довелось потратить немало серебра, чтобы беспрепятственно ходить по дворцу! Не меньше, чем заплатил Згур, чтобы узнать об этом.
Чернявый взбежал по ступенькам и легко постучал в высокую дверь. Открыли почти сразу. Черемош быстро оглянулся и прошел внутрь.
Ждать пришлось долго. Згур переминался с ноги на ногу, прикидывая, что будет, ежели сейчас их всех накроет стража. Получалось, что ничего особенного. Скрыть такое просто, достаточно объявить, что ночью двое татей хотели проведать дворцовую кладовую…
Дверь еле слышно скрипнула, на крыльцо вышел Черемош и махнул рукой. Згур поспешил наверх. Чернявый нерешительно поглядел на него:
— Она… Она сама с тобой поговорить хочет. Я тут подожду.
И вновь пришлось сдерживать улыбку. Похоже, в этой парочке верховодил вовсе не сын войта.
— Как ее зовут?
Черемош несколько мгновений молчал, не решаясь, затем резко выдохнул:
— Улада.
— Как дочку Палатина? — Згур постарался удивиться как можно естественнее.
— Она… Она и есть дочь Палатина. Улада, дочь Ивора… …Об этом он узнал еще в Коростене. Правда, тогда Згур еще не ведал, что дубеньского знакомого Улады зовут именно Черемошем. Об этом ему рассказала та женщина — как и о многом другом. Например, о женихе — о том, кого горячий парень хотел звать на поединок. Едва ли дубень-ский дедич смог бы отличиться в бою на франкских мечах, ибо звали жениха Велегостом — Кеем Железное Сердце…
Огонек свечи с трудом рассеивал тьму, и Згур не сразу смог заметить ту, что ждала за дверью. В первый миг показалось, что перед ним парень — высокий, плечистый, под стать ему самому. Но затем свет упал на лицо, и Згур понял, что ошибся. Девушка — широколицая, длинноносая…
— Ты и есть этот… наемник?
Тон был под стать словам — язвительный, полный презрения. Можно было обидеться, попытаться пояснить, что они с Черемошем друзья, но Згур понял — это лишнее.
— Да, это я, сиятельная.
Теперь следовало поклониться, но не особо низко — не в ноги и не в пояс. Он — не холоп, не слуга. Достаточно просто кивнуть.