— И я воду не пью… И я! — загомонили вокруг. — А я и пиво-то редко…
— Что ж, ваша гипотеза кажется вполне жизнеспособной, — признал интеллигент. — Вот только чем вы, любезнейший, докажете, что вас действительно не коснулось это… Э-э-э… — Он запнулся, пытаясь найти подходящее слово.
— Подобрение, — подсказал Стас.
— Вот-вот! Подобрение! Спасибо за термин, молодой человек.
— Получи доказательство! — рявкнул пролетарий и так влепил ему в ухо, что тот едва не свалился с ног. Но удержался, резко принял боксерскую стойку и стал подскакивать, как какой-то неадекватный Тайсон. Пролетарий удивился, опустил руки и тут же получил в глаз. И они стали мутузить друг друга так, что только перья в стороны полетели. Народ, окружив дерущихся, азартно болел. Видно, здорово уже по агрессии люди соскучились.
— Прямо как мы с тобой, — заметил Стас. — Такие же придурки.
— Ну а как по-другому проверишь? — заступился я.
В самый разгар потасовки у меня из кармана запел голосок Леокадии: «Кис-кис, брысь, кис-кис, мяу…» Только вчера этот ринггон себе закачал.
— Алле?! — крикнул я в трубку, прикрыв ее рукой, уж очень народ шумел.
— Костик, — услышат я мамин голос. — Вы проснулись?
— Да, конечно, — говоря, я немножко отошел в сторону. — А чего это вы нас не разбудили?
— Ну… — смутилась мама. — Жалко было… Чем занимаетесь?
— Да так, ничем. Отдыхаем.
— А, ну молодцы. Отдыхайте. Я к обеду домой вернусь, что-нибудь вкусненькое приготовлю. Хухры-мухры [1] ?
Та-ак… Совсем с ней плохо. Она с нами по-древнеегипетски пять лет не разговаривала.
— Хухер-мухер, ардажер [2] , — ответил я таким голосом, каким беседуют с тяжелобольными, и отключился.
А когда сунул мобильник в карман и вернулся, то оказалось, что все кардинально изменилось. Пролетарий и интеллигент стояли, смущенно потупившись, а люди в окружавшей их толпе ласково улыбались друг другу.
— Вот теперь верю, теперь мы — нормальные, это уж точно, — сказал пролетарий.
— Как славно! — воскликнул интеллигент. — Как все-таки славно, что мы смогли избавиться от разъедавшей наши души вражды! А ведь еще минуту назад мы готовы были нанести друг другу самые тяжкие телесные повреждения!
— Вот что, дружище, — смущенно сказал пролетарий, — пойдем-ка со мной. Тут неподалеку есть кафе-мороженое. С детства в таких не бывал, а теперь вот захотелось. Угощаю всех.
Очередь встретила это предложение овациями.
— Почему бы и нет? Пойдемте! — воскликнул интеллигент. — Не вижу оснований отвергать приглашение такого прекрасного человека. Не пить же, действительно, вредное для здоровья пиво. То ли дело — пломбир со взбитыми сливками.
Взявшись за руки, они двинулись прочь, а за ними потянулись и остальные. Мы же со Стасом стояли совершенно убитые.
— Почему?! — наконец заорал Стас. — Что с ними случилось?!
— Я-то откуда знаю? — откликнулся я мрачно и сел на скамейку.
— Знаешь, что я думаю? — сказал Стас, садясь рядом. — Я думаю, у этой болезни длинный инкубационный период. Как у свинки, например. Может, мы с тобой уже тоже заразились, но подобреем позже.
— И что, у них у всех одновременно инкубационный период закончился?
— Да, ерунда какая-то получается, — согласился Стас. — Значит, все-таки что-то происходит именно в момент подобрения… Какое-то воздействие. Облучение, что ли…
— Если облучение, — сказал я, — то возникают два вопроса: что это за облучение и почему оно не берет нас.
— Облучение… Обучение… — повторял Стас, слегка покачиваясь. — Мобильник дает какое-то облучение, но если бы дело было в нем, все бы уже сто лет назад подобрели…
— Постой! — воскликнул я. — А ведь когда они подобрели, я как раз с мамой по телефону разговаривал!
— Что-то в этом есть… Что-то есть… — пробормотал Стас.
И вдруг меня осенило.
— Песенка! — заорал я и даже вскочил на ноги.
— Какая еще песенка? — снизу вверх уставился на меня Стас.
— Про «кис-кис»! Песенка Леокадии! Она же везде! Она и на английском есть! И в «Терминаторе» этом уродском на титрах как раз она шла, непонятно с какой стати!
— Точно, — прошептал Стас. — Точно. Костя, ты — гений.
Мы замолчали и двинулись в сторону дома. Не знаю уж, о чем думал Стас, а я думал о том, что моя догадка выглядит очень убедительно. Эта песенка уже несколько дней крутится по всем радиостанциям на двух языках, и клип — по всем каналам.
Я даже расстроился. Песни у Леокадии, конечно, тупые — самые что ни на есть попсовые, но голос приятный, и на мордочку она миленькая… На вид — лет шестнадцать, только это обман, конечно. Как-то мы со Стасом об этом разговорились, и я ему сказал:
— Стас, она — старуха, я тебе точно говорю! Это все вранье и спецэффекты.
— С чего ты взял? — насупился он. Ему-то она нравится еще больше.
— Да уж слишком профессионально танцует. Какая там Бритни Спирс, там Волочкова отдыхает. А что она на компьютере «подчищена», так этого никто даже не скрывает. Вспомни, как у нее цвет глаз все время меняется!
Но Стас мне в тот раз, по-моему, не поверил.
Мы вошли в наш двор и снова уселись на скамейку. Выходит, в эту песенку заложена какая-то программа, типа двадцать пятого кадра? Тогда ясно, почему алкаши так долго держались: радио не слушают, телевизор не смотрят, а если смотрят, то только футбол и уголовную хронику… Додумать я не успел, потому что Стас тихонько ткнул меня в бок:
— Есть возможность проверить.
Когда я увидел, кто к нам приближается, то сразу понял, что он задумал. Шла соседская бабка, которую мы в детстве прозвали Горгоной. Уже тогда даже самые отчаянные пацаны боялись ее дразнить, потому что она и палкой могла огреть, и кирпичом запустить. Сколько себя помню, ни разу не слышал, чтобы она говорила спокойно, без ругани.
Немного волнуясь, я достал из кармана телефон, нашел опцию «звуки», там — «вызов» и нажал на «ввод».
Милый, милый, милый,
Поцелуй меня, —
запел звонкий, почти детский голосок Леокадии, и я выставил трубу перед собой.
Милый, милый, без тебя
Я не могу ни дня.
Милый, помнишь, мы в «кис-кис»
Играли во дворе?