— Ну где я тебе сейчас Кубатая возьму?! — рассердился я.
— Костя! — вдруг горячо зашептал мне на ухо Стас. — Костя, скажи мне как брат, время и пространство едины?!
Я посмотрел на него внимательно. Взгляд у него был абсолютно безумный.
— Ну… по Эйнштейну — так, — сказал я неуверенно.
— А раз так, — выкрикнул он, — то я придумал, как его найти!
При чем тут Эйнштейн?! — выкрикнул я в тот момент, когда один из стражников цепко ухватил меня за штанину. Наша площадка чуть возвышалась над полом, и я с размаху пнул мумию по медному шлему. Тот, глухо звякнув, улетел в другой конец зала вместе с головой.
— Как при чем?! — выкрикнул братец. — Раз это прибор для перемещения через пространство со сверхсветовой скоростью, значит, из него можно сделать машину времени! Прикрой меня!
Легко сказать, «прикрой». Мумии были хоть и хилые, но настойчивые. Пинками выведя из строя еще двух, я, пока не подоспели очередные, упал на четвереньки рядом со Стасом. Под ковриком обнаружилась какая-то непонятная конструкция, подключенная к трем разноцветным кабелям — белому, синему и красному.
— Синий цвет — цвет пространства, а белый — цвет времени! — объявил мой не в меру мудрый брат. — Надо поменять их местами!
Он схватил оброненный мумией кинжал и перерубил провода.
— А с чего ты это взял? — спросил я, отпихивая очередного сушеного мерзавца. — Про цвета.
— Ну-у… — протянул Стас, зачищая кинжалом изоляцию. — Синий — цвет моря и дальних странствий. А белый, белый… — Он замялся, не зная, чего бы такого выдумать.
— Цвет снега, — ехидно подсказал я. — Снег бывает зимой, а зима — это время года…
— Точно! — воскликнул Стас, не желая замечать моей иронии, и принялся скручивать концы.
— А тебе не кажется, что цвет времени как раз синий, раз оно течет как вода? А белый — цвет пространства, не зря же говорят «весь белый свет»…
— Так нечестно! — возмутился Стас. — На Леокаде, может, так не говорят!
— Ерунда это все! Ничего эти цвета не значат! А третий провод — что?
— Красный цвет — цвет энергии, это дураку ясно! — уверенно заявил Стас, отгоняя мумию, которая, хитро оскалившись, тянула к его шее похожие на куриные лапки.
— Ерунда! — повторил я.
— Ты неконструктивен! — воскликнул Стас. — Критиковать все могут! У меня хотя бы есть концепция. Вот и не мешай мне!
— Давай просто посчитаем! — предложил я и начал: — Каргаз, ушур, нердак тушур… [5]
— Мы не должны полагаться на случай! — снова оттолкнул меня Стас от проводов.
— Даже если ты прав, откуда мы знаем, куда именно попадем?
— А что мы теряем? Здесь-то нам точно крышка!
— А рванет?! — воскликнул я, когда он уже скрутил концы и, расталкивая трухлявых уродов, потянулся к рубильнику.
— Скидывай их с коврика! — крикнул он мне. — На фиг они нам в будущем?!
Мне б его оптимизм… Я послушно спихнул три мумии, Стас опустил рубильник, в тот же миг наступила тьма, тряхнуло, и мы повалились на пол.
* * *
— Костян, ты жив? — спросил Стас, нарушив абсолютную тишину.
— Ты что-нибудь видишь? — отозвался я.
— Ничего.
— Как ты думаешь, это так темно или мы ослепли?
Стас немного помолчал, потом сообщил:
— Я на глаза надавил, пошли разноцветные круги. Значит, не ослеп, а темно.
— Уже хорошо, — констатировал я. — И заметь: мумий-то нет. Значит, мы действительно переместились.
— Я и не сомневался, — заявил он.
Ползком мы принялись исследовать место, где оказались, и довольно скоро пришли к выводу, что на самом деле находимся в той же пещере, где и были. Но теперь тут не было ни мумий, ни инопланетной машины, а значит, Стас и впрямь был прав, и мы переместились не в пространстве, а во времени.
Не меньше получаса мы шарахались по подземелью в кромешной тьме. Это был тот самый ход, о котором Перископов сказал, что знает его с детства, но теперь здесь не было ни ловушек, ни прочих опасностей, только коридоры и лестницы. Наконец мы нашли неровные ступени, ведущие к выходу. Взобравшись по ним, мы уперлись в каменную стену.
— Ты помнишь, как он эту дверь закрывал? — спросил я.
— Нет. Но надо поискать какой-нибудь рычажок, — предложил Стас. — Индиана Джонс, например, начал бы на нашем месте цапать сейчас какие-нибудь статуи за разные органы.
— Цапай себя! — огрызнулся я. — Ты видишь здесь хоть одну статую?
— О! Кажется, нашел! — воскликнул Стас.
— Статую?! — оживился я.
— Нет, вроде рычаг…
Тут же что-то затрещало, загудело, каменные плиты перед нами разошлись в стороны, и мы зажмурились от ослепительного солнца. На поверхности был, естественно, все тот же Египет и все тот же оазис, только не было бетономешалки, а у пирамиды не хватало верхних плит.
Вместо горстки закутанных с ног до головы арабов теперь здесь густо толпились темнокожие мускулистые люди в одних набедренных повязках. И все они, словно муравьи, были чем-то заняты. Таскали носилки с песком, волокли громадные телеги с каменными блоками… Они достраивали пирамиду.
— Мы в Древнем Египте, Стас, — констатировал я упавшим голосом. — Снова в Древнем Египте… Что за дурацкое совпадение?!
— Все-таки ты был прав, — жмурясь, почесал затылок брат. — Не те я проводки местами поменял. Следующий раз надо будет скрутить синий с красным. А белый вообще не трогать…
— Стас! Очнись! — воскликнул я. — Какой «следующий раз»?! Как ты не понимаешь?! Нам ведь отсюда не выбраться! — Но я тут же понял, что развожу панику, и как можно спокойнее добавил: — Давай-ка уберемся, пока нас, как в прошлый, раз к фараону не отвели. Тут-то добреньких нету. Тут все — злые как черти.
Стас поспешно кивнул, и мы крадучись двинулись в пустыню, подальше от стройки.
Мы брели до самого вечера. Наткнулись на широкую мутную реку, обрадовались, упали на колени, но тут же принялись отплевываться: вода оказалась страшно соленой. Решили хотя бы искупаться, но даже в самом глубоком месте нам было по пояс, и, пару раз окунувшись, мы перешли реку вброд. Выбравшись на другой берег, вновь поплелись по пустыне, все сильнее ощущая жажду и голод.