— А пал-то ты, выходит, в борьбе с подобрением, — продолжал Стас. — Вот и мы, Смолянин, между прочим, мир от подобрения спасаем.
— Да? — встрепенулся экс-переводчик.
— Это подобрение случилось в наше время, — пояснил я. — И этот документ, который ты в сейфе нашел, явно тогда и создан.
— Точно, точно, — покивал Стас. — И специалист твоей квалификации нам просто необходим. — Смолянин выпятил грудь и подбоченился. — Но только вместе с Кубатаем.
— Друга не выдам, и не просите! — замотал головой экс-переводчик. — Да поймите же вы, стесняется он. Я ему говорю, чего стесняться, дело молодое! А он нет — стесняется…
— Ну пожалуйста, ну, Смолянинчик… — заныл Стас.
— Да ни за что! — хлопнул тот ладошкой по коленке.
— Эх, — вздохнул Стас. Потом что-то достал из кармана и повертел в пальцах перед глазами. — Мы ведь тоже жизнью рисковали… Мы ему семечки везли. Не синтетические, а настоящие. Да все сощелкали. Одно вот только завалялось…
Он поднес семечко ко рту, но вдруг Смолянин диким голосом заорал:
— Стой!!! Стой, тебе говорю!!!
Мы оба подпрыгнули, и Стас семечко уронил. Рухнув с кресла, Смолянин принялся ползать по полу. Наконец он поднял его, держа перед собой двумя пальцами, как великую драгоценность.
— Да мы же его сейчас в синтезатор, и размножим! — вскричал переводчик. — Да мы Кубатаю сейчас мешок этих семечек сделаем! А потом еще и агрономам отдадим, они же их посадят, и настоящий, живой подсолнечник вырастят. За такой подарок Кубатай вам век благодарен будет. Всю жизнь он об этом мечтал — о настоящих, не синтетических семечках! А жиры и витамины ему сейчас к тому же ох как нужны! Отведу я вас к нему! Пусть хоть застесняется!
Короче, мы на это подписались.
Прощаясь, Леокадия объяснила нам, что хотя ей очень хочется побольше общаться с нами, до окончания турнира это невозможно, так как остальные участники решат, что она нам подыгрывает из расово-видовых предпочтений. А у принцессы их не должно быть. И добавила, что, если все-таки случится встретиться, мы должны помнить главное требование к претенденту на ее руку и сердце: он должен быть с ней предельно честен. По закону Леокады одно слово лжи принцессе может стоить претенденту жизни… На весь период сватовства к принцессе это требование считается главным законом планеты.
Я спросил, почему так пафосно, и она ответила, что для жителей планеты нет ничего важнее того, кому будет принадлежать трон. И слишком многие претенденты пытались завладеть им при помощи лжи.
— Турнир… — сказал Стас задумчиво, когда приставленный к нам низенький чернокудрый офицер по имени Олдь Первый молча подавал ужин в небольшой столовой. — Я уже и не помню, когда в последний раз всерьез дрался. Классе в седьмом, наверное. И вообще, это же уметь надо. Одно дело драка, другое — турнир.
— А наши соперники, между прочим, еще и монстры, — добавил я масла в огонь. — Лично я вообще не понимаю, зачем мне в нем участвовать. Тебе Леокадия нравится, вот ты за нее и сражайся.
— Костя, — перестал жевать Стас. — Ты не представляешь, как мне не хочется, чтобы вместо меня выиграл ты или кто-то другой. Но ты не должен отлынивать. Посуди сам: вдвоем у нас, а значит, у Земли, шансов в два раза больше.
Я это и сам понимал. Так, выделывался… Ужин был на редкость простой: пресный кусок чего-то вареного — то ли мяса, то ли рыбы, гарнир — нечто вроде сильно переперченной овсянки и какие-то порезанные ломтиками фрукты. Еще пиала горячей голубоватой жидкости с густым травяным ароматом, но практически без вкуса.
— Тоже мне искусствоведы, — заметил Стас. — А гастрономия им что, не искусство?
— Не искусствоведы, а эстеты, — поправил я его.
— Тоже мне эстетовед…
— Можно вмешаться в вашу беседу? — неожиданно обрел дар речи Олдь.
— Валяй, — разрешил Стас.
— В том-то и дело, что гастрономия — искусство, — сказал тот. — И высочайшее. Потому леокадийцы или устраивают гастрономические праздники, конкурсы и фестивали, или довольствуются простой, но сытной пищей. Какие-то особые изыски во время простого ужина выглядят нелепо.
— Это называется «не путать божий дар с яичницей», — перевел я.
— Вот именно, — подтвердил Олдь.
— А почему, кстати, ты — Первый? — спросил Стас.
— Потому что есть второй, — туманно отозвался тот. Но тут же конкретизировал: — Он — церемониймейстер и завтра будет проводить инструктаж. Олдь — это не имя, а должность. Советник. Нас вообще-то пять.
Утром по дороге на традиционное знакомство с участниками турнира Олдь Первый успел нам кое-что рассказать.
— Претендовать на руку и сердце принцессы, — сообщил он, — а точнее, на трон, власть и независимость для своего народа, может любое свободное от брачных уз существо мужского пола, имеющее собственный разум, владеющее речью и от природы передвигающееся на двух ногах.
— Ну, спасибо хоть на этом, — заметил Стас.
Олдь Первый удивленно посмотрел на него, видимо, не понимая, за что удостоился благодарности, и продолжил:
— Почти перед каждым турниром находятся те, кто пытается обойти это правило. В этот раз на свои планеты с позором изгнаны два претендента. Один оказался на самом деле разумным спрутом с четырьмя ампутированными щупальцами из восьми. Два оставшихся он использовал как ноги, а еще два — как руки, и имитировал прямохождение…
— И что, он бы потом всю жизнь так корячился? — поразился Стас, разглядывая портреты, развешанные по стенам широкого коридора, где мы шли. Человеческие лица на портретах время от времени перемежались довольно жуткими мордами.
— Нет, зачем же, — отозвался Олдь. — Главное — стать принцем, обратного ходу процедура бракосочетания не имеет. Прецеденты были, — махнул он рукой на портреты.
— А, ну у нас такое тоже было, — отозвался Стас. — Выбрали Римского Папу, а он теткой оказался. А куда теперь деваться, выбрали так выбрали…
— Вот-вот, — согласился с аналогией Олдь. — Вообще жизнь монарших особ на Леокаде регламентируется специальным Уставом, который носит прецедентный характер.
— А кто был вторым мошенником? — спросил я.
— В смысле? — не понял Олдь.
— Ну, кто еще пытался пролезть на этот турнир с кучей лишних ног? — пояснил Стас, он-то меня понял.
— Ах, вот вы о чем…
Мы уже добрались до дверей, к которым, по-видимому, спешили. Из-за них доносился приглушенный гул толпы. Но Олдь приостановился, чтобы закончить тему: