– Ну и мужики пошли… Что, другой работы нет?! Я бы туда и за миллион долларов не пошел. Да чтобы мне баба деньги платила за секс!
Я посмотрела на Гошу и улыбнулась.
– Никогда не говори никогда. В мой гарем очень тяжело устроиться. Конкурс двадцать человек на место, и отбор очень строгий.
– Петрович, смотри, как она лихо бордель в гарем переименовала, – опять захлопал глазами Гоша. При этом он сильно покраснел, и у меня было такое ощущение, что еще немного – и он просто взорвется от возмущения, ну просто разлетится с треском на мелкие части, и все.
– У меня гарем, – сказала как отрезала я.
– Ага. Она баба умная. Не подкопаешься. – Гоша непроизвольно открыл рот и, по всей вероятности, совершенно не знал, что ему делать, то ли ухмыляться, то ли возмущаться. – Это ж надо придумать такое… Гарем… Она или восточных книг начиталась, или фильмов каких насмотрелась.
Петрович рассмеялся и пристально посмотрел мне в лицо.
– Уважаемая Светлана, боюсь, что твой бизнес на территории нашего города закончился. Ты должна знать, что на чужой территории никто не может рубить бабки без риска. Ты баба рисковая, но жадная. Лучше бы ты сидела в своей Москве, жила скромно и скидывалась на пару гамбургеров вместе с какой-нибудь подружкой.
– Я никогда не скидывалась на гамбургеры.
– Это я образно говорю.
– А я образно отвечаю. Да и подруги у меня нет… Она умерла.
– Это не имеет значения. Хотя жаль. Тебе некому будет писать письма из тюрьмы. Сегодня же мы сдаем тебя ментам. Тебя вместе с этими фотографиями. Мы будем надеяться, что правосудие обязательно восторжествует и тебя накажут по заслугам.
– Что вы от меня хотите?! – наконец-то врубилась я. – Денег?
– Нет, – замотал головой Петрович и вновь закурил свою трубку.
– А что?
Петрович нахмурился и заговорил слишком серьезно и слишком жестко:
– Послушай ты, эдакая укротительница мужчин и ярая защитница одиноких женщин, я даю тебе ровно двадцать четыре часа, чтобы ты успела убраться из нашего города. Через несколько минут сюда приедет нотариус и привезет уже подготовленные документы. По этим документам ты переписываешь весь дом вместе со всем своим имуществом на меня, в вечное, пожизненное пользование. Берешь своего психа слугу и свои бабьи манатки, садишься в свой кабриолет и катишь в свою Москву. В противном случае я прямо сейчас вызываю наряд милиции и отдаю тебя на расправу как ментам, так и родственникам покойного. Его родственники очень влиятельные люди, и они не пожалеют никаких денег, чтобы упечь тебя на зону, а по возможности отправить на тот свет.
– Но почему?!
– Никаких вопросов и никаких ответов, я сказал!
В этот момент в комнату вошел седовласый мужчина с черной папкой в руках. Сев рядом со мной, он раскрыл ее прямо перед моим носом и протянул мне ручку.
– Я нотариус Соловьев. Перед вами дарственная. В ней говорится, что вы совершенно безвозмездно передаете свой особняк вместе с находящимся в нем имуществом в полное распоряжение сидящему напротив вас гражданину Кубрикову Александру Петровичу. При заключении этой сделки вы находитесь в здравом уме и твердой памяти. Действуете совершенно добровольно, без какого-либо насилия и давления со стороны. Ваша психическая вменяемость проверена. Мы узнали данные вашего паспорта, поэтому они все вбиты в договор. Тут нет ни единой ошибки. Вы должны поставить свою подпись на нескольких документах. Вот здесь распишитесь, пожалуйста.
– Я не буду. – Я отодвинула папку и швырнула на пол ручку.
– Почему?
– Потому что я ничего никому не дарю.
– Тогда я отдам тебя на расправу милиции, – злобно оскалился Петрович и пододвинул ко мне папку поближе.
– Но ведь это нечестно. Это шантаж.
– Пиши, сука, и не разговаривай.
Петрович достал из кармана пиджака пистолет и направил его на меня.
– Пиши, сука. Пиши. А то я стреляю. Я навел справки. У тебя двое маленьких детей. Расправиться с ними мне тоже не составит особого труда.
Мои глаза стали заливать слезы, и я наклонилась для того, чтобы поднять ручку. Я не знала, сколько времени я поднимала эту ручку, но мне казалось, что целую вечность. В комнате воцарилась тишина. Я сидела с опущенной головой и с точно такой же опущенной рукой… и просто тянула время. Я знала, что сейчас меня просто недооценивают, что я должна что-то сделать и что-то предпринять… Я должна изменить ситуацию и по возможности повернуть ее в обратную сторону… Я должна…
А затем… Затем раздался какой-то странный звук…
Такой громкий и такой звонкий… Я вскинула голову и увидела стоящего в дверном проеме Зию. Зия держал пистолет и смотрел на всех находящихся в комнате людей каким-то безумным взглядом…
Я была не готова к такому повороту событий и даже слегка вскрикнула. Я вскрикнула оттого, что я не ожидала встретить тут Зию, и оттого, что на пол с грохотом упал Петрович. Видимо, пуля попала ему именно в голову, потому что в его голове показалось пулевое отверстие, из которого стала сочиться алая кровь…
Я смотрела на лежащего на полу Петровича глазами, полными ужаса, и не верила в реальность происходящих событий. Петрович имел крайне неприятный вид и не вызывал ничего, кроме жуткого ужаса и невероятного отвращения. Наглядный пример Петровича доказывал, что не стоит надеяться на собственную неуязвимость, потому что по-настоящему неуязвимых людей не бывает, какими бы они ни были, чем бы они ни занимались и на какой бы социальной ступеньке в обществе ни стояли.
Мы все смертны, и мы все живем в одном большом доме, который сделан из тонкого стекла. А сидеть в стеклянном доме и бросать камни в других, проходящих мимо людей очень даже опасно… Умирают все, от самых обычных до самых крутых, не исключая даже воров в законе…