— Что, Ванесса действительно уезжает? — с порога поинтересовался Терри.
— Надолго?.. — выглянул из-за его широкой спины Арманд.
— Спросите у нее сами, — Памела пожала плечами и прошла в кухню.
Пылкое увлечение Арманда музыкой сближало нас, к тому же моя мать была итальянкой, и это усиливало наше с ним сходство.
— Послушайте-ка, друзья! — абсолютно серьезным тоном заявила Памела, вновь появляясь в комнате. — Мы тут уже несколько дней умираем от голода и жажды, в доме не осталось корочки хлеба, воду отключили, поскольку мы забываем платить за нее. Вы просто обязаны пригласить нас на ужин.
После шуточных споров и внимательного изучения возможных вариантов мы остановили свой выбор на скромном греческом ресторанчике возле Пикадилли.
— Пока мы молоды и полны сил, — глубокомысленно произнес Терри, — следует прислушиваться к любым капризам наших желудков. А те, в свою очередь, должны потрудиться, переваривая все, что мы не в состоянии высказать вслух.
По дороге в ресторан я рассказала все, что мне было известно о новой работе. После всего пережитого в последнее время мне очень хотелось уехать из Лондона, по крайней мере на несколько лет. Обратившись в бюро по трудоустройству, я ответила на два или три предложения, но не нашла ничего действительно подходящего. И лишь случайно узнала от знакомого, преподававшего в Королевском музыкальном колледже, что в деканат поступил запрос на домашнего учителя для одиннадцатилетнего мальчика. О семье было известно только то, что она живет где-то на западе, в провинции. Сообщалось также, что мальчик необычайно талантлив, и учитель, соответственно, должен обладать выдающимися способностями.
Декан скрипичного факультета; добрый знакомый моих родителей, сделал все от него зависящее, чтобы моя кандидатура была рассмотрена наряду с другими. Следуя его совету, я написала короткое письмо, и сегодня утром, наконец, пришел долгожданный ответ.
— Как, ты говоришь, называется эта дыра? — Терри расплылся в хитроватой усмешке. — Лонг Барроу? Самое подходящее место для любителей дикой природы. Кругом только зайчики да лисички. А дом? Наверняка руины старой норманнской громадины: заколоченные окна; кладка, угрожающая рухнуть от малейшего прикосновения; скрипучие лестницы; рассохшиеся двери и потайные ходы… И внутри этого остова бродят, как тени, пыльные высохшие существа, которым следовало бы помереть по меньшей мере лет сто назад.
— Терри! Ты снова насмотрелся фильмов ужасов? — строго, как учительница школьника, спросила Памела, однако не удержалась и рассмеялась вместе с нами.
Лишь Арманд не сделал даже попытки улыбнуться.
— Ну зачем тебе понадобилось уезжать? — тоскливо протянул он уже в третий раз за вечер. — Будешь писать?
— Конечно, конечно. Как только устроюсь на новом месте. Памела будет рассказывать вам все новости.
— А мне ты напишешь? — темные глаза Арманда смотрели на меня испытующе.
— Гм… Обязательно.
— Если тебе понадобится помощь, можешь положиться на меня.
— Я выуживаю из почтового ящика телеграмму, и через пять минут храбрый Арманд уже ловит такси, чтобы мчаться в этот чертов… Проклятье! Опять забыл, как называется это Богом забытое место! — ухмыльнулся Терри.
— Спасибо за трогательную заботу, но я искренне надеюсь, что эти жертвы не понадобятся.
— В любом случае мне вовсе не нравится, что ты решила отправиться в добровольную ссылку. Тратить свой талант на занятия неизвестно с кем. — Арманд угрюмо сдвинул брови.
— Как тебе объяснить… Это как раз то, что мне необходимо сейчас.
Несмотря на все старания, наш французский приятель весь вечер был мрачнее тучи. Мы весело смеялись, подшучивали друг над другом, поднимали дружеские тосты, однако развеселить его были не в силах. Весь вечер Арманд оставался серьезен, словно присутствовал на моих поминках.
Увы, последующие события во многом оправдали его настроение.
В Майнхид — так называлась последняя железнодорожная станция на севере Сомерсетшира, рядом с которой находилась деревенька Куллин Комб, — поезд прибыл в час дня.
Поездка прошла без приключений. С утра Памела проводила меня на вокзал. За двадцать минут до отправления появился Арманд — с огромным букетом роз и коробкой конфет в руках. При этом выражение его лица оставалось таким, что более были бы уместны черный креп и траурный венок под мышкой. Я была очень тронута, и когда объявили посадку, мне вдруг стало жаль бедняжку до слез. Он всегда вызывал у меня симпатию: подобное чувство испытываешь к хорошенькой, пушистой болонке — увы, не более…
Когда поезд с лязгом тормозных колодок остановился у платформы, я в нетерпении выглянула в окно, пытаясь угадать встречающих. Кто именно должен ждать меня на станции, в письме не сообщалось.
Усатый носильщик в униформе деловито погрузил на тележку мои чемоданы. С собой я оставила только футляр с бесценным творением Гварнери.
— Мисс Оршад? — ко мне приблизилась невзрачная женщина с бесцветным, словно припорошенным пылью лицом. Мне показалось, что голос ее звучал умоляюще.
— Да, — я улыбнулась. — Меня зовут Ванесса Оршад. Добрый день.
— Добрый день. Меня зовут Мэри Веннер.
Из письма мне было известно, что Мэри — дочь хозяина, сестра моего будущего ученика. Признаться, я представляла ее намного моложе, может быть, даже моложе себя. Сколько же ей лет на самом деле? Трудно сказать. Морщины на лбу, усталые глаза, на лице застыло напряженное, тоскливое выражение. Бледные губы растянуты в слабое подобие улыбки, явно бывшей лишь вынужденным жестом вежливости.
— Рада вас видеть. Надеюсь, поездка была приятной?
Я утвердительно кивнула — вид Мэри внушал чувство подавленности, если не сказать глубокого уныния, и никак не располагал к оживленной беседе.
— Идемте, нас ждет машина, — пробормотала Мэри. — Скажите носильщику…
За зданием вокзала нас действительно ждал превосходный старый «даймлер», нуждавшийся, однако, в основательной чистке. Рядом изнывал низенький толстячок средних лет в щегольском двубортном пиджаке. Редкие, тщательно зализанные волосы прикрывали совершенно круглую лысину.
— Это Мэйкинс, шофер. Мэйкинс, мисс Оршад.
Толстячок церемонно поклонился, хитро оглядев меня прищуренными глазками.
Расплатившись с носильщиком, я устроилась на заднем сиденье. Во время поездки Мэри обстоятельно отвечала на все мои вопросы, но после каждой фразы, поджав губы, умолкала, так что мне только и приходилось, что изобретать новые вопросы для поддержания хотя бы подобия беседы.
Дорога огибала старую гавань. С правой стороны, насколько хватало глаз, простиралась серебристая гладь Бристольского залива. Минут через пятнадцать мы свернули на узкую улицу, оказавшись в мешке из каменных стен. Какое-то время ничего не было видно, но внезапно дома кончились, и перед нами открылась нескончаемая холмистая равнина. Возле самого горизонта поблескивала узкая полоска морского берега.