— Джесс, я не гожусь на роль мученика. Я всем пожертвовал ради того, чтобы играть в этом фарсе. Но никогда не соглашусь оставить тебя. Ни за что на свете. Ни за какие блага.
— А я не хочу стать для тебя источником угрызений и не заставлю испытывать чувство вины. Я скорее согласна потерять тебя, чем усугубить несчастье твоей матери, как не хочу и того, чтобы твое чувство ответственности перед семьей вклинилось между нами.
Его глаза помрачнели и приобрели цвет темного сапфира.
— Если я не смогу быть с тобой, то не смогу быть и ни с кем другим. И тогда никто ничего не выиграет от нашего разрыва.
— Устраивай свои дела и свою судьбу. Живи предназначенной для тебя жизнью. Постарайся к ней приспособиться. Найди свой путь и свои ориентиры. Если после всего этого ты все-таки захочешь, чтобы я была с тобой и твоя мать без колебаний даст на это свое благословение, ты знаешь, где меня найти.
Он поцеловал ее с нежностью, прижимаясь губами к ее губам. Когда Алистер оторвался от нее, глаза его были сумрачными, а лицо казалось застывшей маской мужественной красоты и мучительного страдания.
— Я позабочусь об этом, пока ты будешь присматривать за сестрой. Но пусть это не займет много времени. Скоро я вернусь к тебе, и будь к тому готова, Джесс. Не забывай, что мое кольцо все еще украшает твой палец. И тогда ты не останешься вдали от меня. Если придется, я увезу тебя в Шотландию в кандалах.
И он поспешил ее оставить. Как и всегда, унося с собой ее сердце.
Три часа спустя после того, как Джессика проглотила три стакана кларета и все еще оставалась в гостиной, к ней присоединилась Эстер.
— Я слышала, что нынче утром здесь был Бейбери, — пробормотала ее сестра.
Внутренне вздрогнув при упоминании титула Алистера, Джессика кивнула и взяла новый стакан. Эстер остановилась возле стола и хмуро посмотрела на Джесс:
— Кларет до завтрака?
Джессика пожала плечами. Она пристрастилась к бренди еще юной девушкой, когда ее нянька подливала его ей в чай, поскольку все ее тело болело от побоев, и она не могла уснуть. Скоро для нее стало очевидным, что напиток притупляет эмоциональную боль так же, как и физическую. В первые годы брака ей не требовалось злоупотреблять вином. А когда чахотка вонзила свои безжалостные когти в легкие Бенедикта, она снова стала искать успокоения в бутылке и так и не избавилась от этого пристрастия.
Эстер села на диван рядом с сестрой.
— Никогда еще я не видела тебя такой печальной, и все же нет причины пить спиртные напитки рано утром.
— Не сердись на меня.
— Он бросил тебя, Джесс? — спросила Эстер тихо.
Конечно, Эстер сочла, что это самое естественное следствие изменившихся обстоятельств. Ведь ее вырастили те же родители, что и Джессику. Жены пэров считались в первую очередь обязанными рожать наследников в как можно большем количестве.
Джесс потянулась к сестре и сжала ее руку.
— Нет. И не бросит. Он слишком сильно меня любит.
— Тогда почему у тебя такой вид, как после смерти Темперанс? Он предпочитает отложить свадьбу?
— Напротив, он рассчитывал, что я убегу с ним.
— И ты отказалась? Почему? — Глаза Эстер заблестели. — Господи… Не говори только, что ты осталась из-за меня! Я этого не вынесу. Ты и так уже слишком много сделала для меня.
— Я сделала это ради него, поскольку так для него лучше. Даже если он и отказывается это признать, ему потребуется время на раздумье. Того человека, за которого я собиралась замуж, больше не существует. У нового Алистера теперь появились иные потребности и иные цели, в осуществлении которых я стану только препятствием. Это он, прежний, упрямо продолжает цепляться за меня. И потому я попросила его какое-то время пожить без меня. Если он все-таки пожелает меня и сможет продолжать любить всем сердцем, я с радостью выйду за него. Но пока что он еще не может этого знать. Он продолжает считать себя Алистером Колфилдом.
— Но ведь он вернется за тобой.
Джесс ощутила острую боль в сердце.
— Такая вероятность есть. Он давно мечтал обо мне. С тех самых пор как я вышла за Бенедикта.
— Неужели? — Эстер смахнула влагу со своих длинных ресниц. — Я нахожу это ужасно романтичным.
— Он для меня весь мир. Не могу даже сказать, что он сделал со мной… как изменил меня. Он знает меня так же хорошо, как знаю себя я сама. Он знает все мои тайны, страхи и надежды. Я ничего не могу и не пыталась скрыть от него. Он принимает все мои слабости и недостатки как средство, способное нас соединить.
— А как насчет его ошибок и слабостей?
Джесс сочла вопрос Эстер очень прямолинейным.
— Да, у него их множество, как известно всем, и ему было очень трудно рассказать мне о них.
— Трудно? Почему же?
— Он хотел с самого начала открыть мне все, что могло бы отвратить меня от него сразу или потом, хотел сделать это до того, как наша привязанность друг к другу возрастет, и возможность разрыва станет слишком болезненной. И вот, как оказалось, все его усилия пошли прахом.
Лицо Эстер приобрело задумчивое выражение.
— Никогда бы не подумала, что Алистер Колфилд может испытывать подобные чувства…
— Возможно, он возмужал, повзрослел, — печально улыбнулась Джессика. — Обстоятельства его юности были гораздо тяжелее, чем можно было себе представить. Его зрелость пришла к нему ценой цинизма и тяжких страданий. И потому он кажется много старше своих лет.
— И что ты станешь делать теперь?
— Постараюсь сосредоточиться на тебе и сделать тебя бодрой и здоровой. Снова вести светскую жизнь. И покончить с трауром.
— Верно, — согласилась Эстер.
Джессика посмотрела на вино на столе, сжимая руку, чтобы не уступить искушению. Как и унынию. У нее не было права просить Алистера победить своих демонов в то время, как она сама все еще страдала от гнета собственных.
— Нам надо съесть сытный завтрак, чтобы выдержать утомительный поход по магазинам, который я собираюсь совершить сегодня.
Эстер поднялась на ноги, являя собой образ изящного и грациозного призрака.
— Я думаю, тебе очень подойдет платье цвета ягод.
— Красное. И золотое.
— Удивительно, — сказала Эстер. — У отца бы случился апоплексический удар.
Джесс чуть не рассмеялась, представив себе это, но Эстер тяжело задышала и упала к ее ногам. Джессика едва успела подхватить свою бесчувственную сестру, прежде чем она ударилась о пол.
— Она морит себя голодом и скоро уморит до смерти, — сказал доктор Лайонз. Его бледно-голубые глаза за стеклами очков казались мрачными. — Она слишком худенькая даже для ничем не обремененной женщины, а уж если леди в интересном положении, то оставаться такой просто опасно.