«Что?»
«Да сам не знаю. Жуть какая-то напала…»
Я похолодел. Если уж и этот рябой, толстощекий, недалекий парень чувствует приближающуюся беду, то нам несдобровать. Мне хотелось идти еще быстрее, но ящик с круглыми мессинскими апельсинами был очень тяжел, струйки пота катились у меня по лицу, заливали глаза, и пришлось остановиться, хотя б утереть пот. Гречка витиевато выругался, но он тоже не прочь был передохнуть. Мы поставили ношу на землю и прислонились к какому-то заборчику, чтобы перевести дух. Внезапно я услышал русскую речь – обрывок фразы, произнесенной очень знакомым голосом: «…и ты упакуй тот синий, а портплед…»
Голос доносился сверху. Я поднял голову и в открытом окне второго этажа увидел женщину. На ней было белое платье, не скрывавшее тяжело круглившегося живота. Она тоже смотрела на меня не отрываясь, но продолжала свою речь, обращенную, очевидно, к горничной, которую я не мог разглядеть за ее спиной. Я сдвинул на затылок шапку, утер со лба пот и тут же узнал Сестру Боли. И она узнала меня. По лицу ее скользнуло веселое недоумение, и она захохотала. Она хохотала, закинув голову, раздувая горло, она хохотала, держась за огромный живот, и я никогда в жизни не слышал ничего отвратительнее этого смеха. Как будто сотни ножей вонзались в мое тело, и эти ножи резали, кромсали, вскрывали меня, оставляя рваные раны.
И еще мне вдруг, сказать даже как не знаю, мне вдруг, слышь, земли под ногами мало стало, тяну будто ногу за землей, а она все дальше, все ниже, съеживается точно, уходит… Плавно так, медленно. И на душе зыбко-зыбко сделалось, перед штормом словно… И смех этот…
Как ни странно, матрос Гречка, стоявший рядом, видевший и слышавший то же, что и я, этим смехом совершенно не впечатлился.
«Ишь, гогочет… Корова стельная…» – сказал он с досадой и сплюнул.
Смех оборвался. Сестра Боли все так же держалась за живот. Вдруг она раскрыла рот, словно ей не хватало воздуха. Лицо ее исказилось. Она вскрикнула низким голосом и отступила внутрь комнаты, и в ту же секунду земля содрогнулась. Из самых сокровенных недр ее до меня донесся глухой стон и скрежет.
И земля разверзлась, и день превратился в ночь, и если был где-то ад, то в тот день был он на земле, в городе Мессина.
Это было знаменитое мессинское землетрясение, да знаете, конечно, разрушившее город целиком и унесшее десятки тысяч жизней…
– Подождите, полковник, – Руслан тряс головой, словно это нехитрое действие могло помочь информации усвоиться. – Ценю вашу откровенность… Вы ведь о себе сейчас рассказывали? Или вы на досуге балуетесь беллетристикой и решили протестировать на нас главу своего романа? Могу сразу сказать: женские образы вам особенно удаются. Только…
– Никакой беллетристики, – вздохнул полковник. – Все так и было, дорогой. Предчувствуя твой следующий вопрос, скажу: мой рассказ имеет непосредственное отношение к тебе и к твоей спутнице. Ибо ваши родные стали заложниками не банальных террористов, но этого самого женского образа, который, к сожалению, отнюдь не является порождением моей буйной фантазии.
– Я совершенно запуталась, – вяло произнесла Маргарита. – Кто это – она? Сестра Боли? Она… ваша родственница?
– Скажем так, была моей родственницей. Или, вернее, тело моей родственницы служило вместилищем для того существа, которое мы называем Сестрой Боли. Но оставим тонкости. Сейчас ее, скорее, можно считать родственницей вот этого достойного мужа.
И полковник указал на Руслана.
– Что?
Руслану казалось, что он сохраняет вид невозмутимый и непроницаемый, но полковник и Маргарита смотрели на него со странной смесью жалости и страха. С лицом у Руслана явно было что-то не так. Он почувствовал, что у него странно сводит рот, как у малыша, который собирается разреветься.
– Что? – переспросил Руслан.
– Твоя сестра – не твоя сестра. И вообще не человек. Это Сестра Боли. Быть может, то, что осталось от твоей сестры, еще таится в уголке ее души… Или что у нее там вместо души? Не будем вдаваться в такие неаппетитные подробности. Я узнал ее, как только она переступила порог моего дома. Но я и раньше чувствовал ее приближение, видел ее печать на тебе… Я изгонял ее дважды, я научился определять ее приближение заранее, хотя каждый раз надеялся, что она не вернется. Кто-то снова освободил ее.
У Руслана кружилась голова. Ему казалось, что он видит кошмар, который рассеется, как только он проснется, но именно проснуться-то ему и не удавалось. Близко, слишком близко от себя Руслан видел лицо полковника, видел даже лопнувшие сосудики на белках его не по-старчески ярких глаз и вдруг почувствовал такую к нему ненависть, что жизнь его утратила все, что делало ее жизнью, и мир вокруг померк.
И полковник знал, что Руслан к нему чувствует. Знал, хотя сидел, отвернувшись от него, с преувеличенным интересом рассматривая Маргариту.
– Ты должен спасти сестру, – тихо сказал полковник. – Освободить ее. Представь, что она – принцесса, заключенная в башне. И ее охраняет дракон. А ты – рыцарь на белом коне.
– Господи, какая сентиментальная чепуха! Мечта девочек младшего школьного возраста, – засмеялся Руслан, хотя ему было вовсе не весело.
– Вот в этом ты не прав. Сейчас девочки, даже младшего среднего возраста, смотрят «Дом-2» и мечтают о совершенно иных вещах. Так что старинный треугольник: принц, она и дракон – остается нам, пожилым мечтателям. К сожалению, в нашем треугольнике излишне многолюдно. В нем заключены все те, кто летел на самолете. И Сестра Боли держит их в заложниках. Как террорист, ты меня понимаешь?
Обухов пока мало что понимал, но на всякий случай кивнул.
– Террористы обычно выдвигают требования, – осторожно заметил он. В его душе все еще теплилась бледная надежда на то, что он сошел с ума, а полковник просто потворствует опасной мании квартиранта, тянет время до приезда врачей.
– И не надейся. – Полковник явно отвечал не на слова Обухова, а на мысли! – Тем более что врач уже здесь. Я Казика имею в виду.
– Ах, он врач, – зачем-то переспросил Руслан. – Так что насчет требований?
– Тебе лично она уже их высказала. Кстати, ты мне так и не сказал, что именно ты видел в палантире.
– Элю. Она приказала мне ехать к вам, сюда. Только она выглядела не так… Не так, как в последние годы. А так, будто она была еще девочка, подросток.
– Понятно! – Полковник нервно хохотнул. – Это же превосходно. Поздравляю: это была именно твоя сестра. Знаешь ли ты, что ни один из тех, кто летел в самолете, не обрел покоя?
– Я не знаю. Но вы, вы-то откуда это знаете?
– Мамочка, – прошептала во сне Маргарита, которую снова незаметно сморил сон. – Мамочка, не надо…
– Вот, – сказал полковник, кивнув на нее. – Вот откуда. И поверь мне, она не одна. Сейчас. Сейчас…
Он потянулся к журнальному столику, достал толстую папку, старомодную картонную папку со шнурками, и передал ее Руслану.