С благодарностью посвящаю эту книгу замечательным людям из Харперс-Ферри и Боливара, Западная Виргиния:
миссис Ширли Доугерти, которая многому нас научила за время потрясающего экскурса «Мифы и легенды Харперс-Ферри» своими увлекательными рассказами, полными интригующих тайн;
Дикси – как настоящему джентльмену и просто доброму человеку, обогревшему нас душевным теплом во время нашего первого визита;
мистеру и миссис Стэн Хэдден – за их гостеприимство и обаяние и за те чудесные зарисовки атмосферы Гражданской войны, которую так мастерски воссоздал в своем «Орле» Стэн;
многочисленным гидам Национального парка за их любовь к истории, энтузиазм и терпение.
Конечно, и самому Харперс-Ферри, городку, где над реками Шенандоа и Потомак все еще витает туман истории, где вздымают к небу свои вершины далекие горы, где, кажется, тесно переплелось прошлое и настоящее и где, как выразился Джейсон, ночами по улицам бродят призраки прошлого и все еще живет дух непокорности. Возможно, они все еще там, мужчины в синем и сером.
И наконец, моему редактору Дамарис Роуленд. Ее энтузиазм и поддержка на протяжении всей работы заслуживают самой сердечной благодарности. Спасибо тебе, Дамарис!
Мир Кирнан, казалось, раскололся надвое.
Одна часть стала синей, другая – серой.
С тех пор все вокруг изменилось. Прежняя беззаботная, полная прелести и очарования' жизнь отошла в прошлое. Они отчаянно цеплялись за нее, но она неизбежно уходила. Раскололся не только мир, но и некоторые семьи – например, семья Камерон.
Один надел синее, другой – серое.
Один был ее другом детства еще с тех времен, когда они жили в Виргинии на берегу океана. Кирнан бегала с ним по полям, и им обоим попадало за это. Часто, шаловливо плескаясь в ручье под лучами весеннего солнца, они поверяли друг другу свои детские смешные мечты.
А второй Камерон, брат первого, был ее кумиром. Ребенком она его обожала, повзрослев, влюбилась. А когда мир вокруг изменился, возненавидела – отчаянно и страстно, так же, как прежде любила. Ведь у нее были свои принципы и свои привязанности.
Но она любила его так долго!..
Даже стоя перед алтарем с другим, и давая обет любить и почитать его до самой смерти, она все еще любила того, первого.
Почти так же сильно, как ненавидела.
В тот день, когда они расстались, она сказала, что ненавидит его.
И лишь позднее Кирнан поняла, что самой судьбой ему было назначено снова вернуться в ее жизнь.
Джесс. Джесс Камерон.
Тот, кто в синем.
Все началось поздним осенним вечером 1861 года, когда дул холодный ветер, а горы казались неправдоподобно нежными.
Они появились в чудесных осенних сумерках, словно гигантская волна, которая то и дело вздымалась и падала. Под лучами угасающего солнца движению, казалось, не будет конца. Порой розовый луч света падал на металлическую пряжку ремня или саблю, и тогда они вспыхивали крошечными огоньками. Они все шли и шли – словно огромная змея, извиваясь, выползала на свет, – а потом вновь пряталась в тень. Когда они исчезали, мир и покой ночи, медленно опускавшейся на горы Блу-Ридж, как будто стирали их следы. Казалось, здесь, в Монтемарте, где осень так прекрасна и нежна, а последние лучи солнца, борясь с надвигающейся ночной тьмой, золотят могучие дубы и желто-зеленые поля, они просто не могут существовать.
И тем не менее они существовали.
В следующее мгновение они снова появлялись – множество пеших и множество всадников. Колонна за колонной шли солдаты.
Стоя в саду Монтемарта под сенью вековых дубов, Кирнан Миллер отчетливо их видела. В сгущающихся сумерках невозможно было рассмотреть, какая на них форма, но и без того зрелище, которое они собой являли, внушало Кирнан страх и отчаяние. Она поднесла руку к горлу, словно пытаясь сглотнуть этот страх.
Девушка знала, что конфедераты, взорвав склады с оружием, ушли из ближайшего городка Харперс-Ферри. Они все еще находились поблизости – тоже факт известный, – но их было не так много. Следовательно, орда, что сейчас медленно и неотвратимо приближалась, – это янки.
Вот они подошли ближе, и Кирнан сумела, наконец, рассмотреть их форму. Синяя. Итак, это армия северян, не дезертиры и не партизаны.
То, что солдаты двигались к Монтемарту, могло быть вызвано лишь одной причиной: они хотели сжечь его дотла.
Кирнан стояла неподвижно, и лишь блеск огромных зеленых глаз выдавал сейчас ее напряжение. Ночной ветер шевелил ее золотистые, с медовым отливом волосы. В лучшие времена девушку назвали бы верхом элегантности, ибо ее стройную фигурку обтягивало прелестное ажурное белое платье с серебристо-синей юбкой, низким корсажем и широкими французскими рукавами-буф, точь-в-точь копия картинки из журнала леди Гоуди. Кирнан и сама не знала, для чего продолжает переодеваться по вечерам. Наверное, погружаясь в новый мир, она отчаянно пыталась придерживаться традиций, среди которых выросла.
Между тем янки приближались.
Ей хотелось закричать, куда-нибудь спрятаться, хотелось поделиться этой ужасной новостью с одним из тех галантных щеголей, которых она встречала в своей жизни. Пусть хоть один из них встал бы сейчас рядом, заслонил бы собой, пообещал, что все будет хорошо, что у него она найдет защиту и покровительство.
Бежать некуда и не к кому. Скорее всего к ней самой прибегут из дома испуганные дети, которые наверняка уже тоже заметили солдат. И ей придется что-то объяснять. Вряд ли ей удастся спасти дом – оружие, которым располагали Миллеры, и так уже слишком щедро было использовано против янки. Однако она обязана уберечь тех, кто от нее зависит, в том числе и рабов.
А янки все ближе и ближе…
Теперь Кирнан отчетливо видела, что впереди движется кавалерийская часть, а за ней – пехота. Должно быть, там не меньше сотни солдат.
И вдруг, подъехав совсем близко, янки разделились. Половина продолжила свой путь, а другая направилась к подножию холма, туда, где располагалось поместье Фримонт.
– Кирнан! Янки! Боже всемогущий, это же янки!
Кирнан круто обернулась. На крыльце стояла ее двенадцатилетняя золовка Патрисия, округлив глаза от ужаса и судорожно вцепившись в свою юбку.
Несмотря на обуревавший ее страх, Патрисия Миллер выглядела чрезвычайно мило. Она, как и Кирнан, переоделась к обеду. Белокурые волосы девочки, заплетенные в косу, спускались почти до пояса, а муслиновое платье украшала нежная сирень. Она стояла в дверном проеме, и казалось, будто дом служит ей рамой. Элегантный и изящный старый дом, такой мирный и красивый в сгущающихся сумерках…