Келли могла противостоять Дэниелу, только опираясь на свою гордость и силу воли, хотя и то и другое было па исходе.
Она сидела в напряженной позе, не собираясь выказывать ему своей слабости. Может быть, попробовать как-нибудь выведать его намерения?
— У тебя в Ричмонде, наверное, есть друзья? — притворно зевнув, спросила она.
Синие глаза взглянули на нее с подозрением.
— Да, но только друзья-мятежники.
— Ты не хочешь увидеться с ними?
Он рассмеялся:
— Не хитри, Келли. Мои друзья тебе совершенно безразличны, тебе просто хочется выспаться в нормальной постели.
Она холодно взглянула на него:
— И что в этом плохого?
— Да ничего, но лучше бы ты не ходила вокруг да около, а прямо так и сказала, — отозвался он и хлестнул лошадей. — Да, Келли, друзей у меня здесь полно. И мы здесь заночуем.
Оказалось, проще сказать, чем сделать. По улицам куда-то спешили озабоченные люди. То там, то здесь толпились люди в надежде купить что-нибудь из продуктов. Все было очень дорого, блокада янки причиняла Конфедерации гораздо больший ущерб, чем любое поражение на поле боя.
Камерон, остановив какого-то одноногого солдата в изодранной военной форме, обратился к нему:
— Дружище, не знаешь ли, где здесь поблизости сдаются комнаты?
Солдат козырнул и ответил;
— К сожалению, не знаю, сэр. — Он посмотрел на Келли:
— Здравствуйте, мэм, — и снова перевел взгляд на Дэниела:
— Везете жену и ребенка в безопасное местечко? Правильно, армия нас не подведет. И вам, мэм, не о чем беспокоиться. Мы не допустим янки в Ричмонд. Ни за что! Мы им не раз задавали жару. Так что ничего не бойтесь.
Келли промолчала, а Камерон еще целый час ругался сквозь зубы. Он объехал все гостиницы и пансионы, какие только знал, но мест не было, постояльцев приходилось размещать даже в коридорах. И ничего удивительного не было в том, что беженцы валом повалили в Ричмонд. Ведь их фермы разорены, и они двинулись сюда в поисках хоть какой-нибудь работы. Война продолжалась, и число беженцев все увеличивалось.
— Уж лучше бы мы поехали прямо домой, — буркнул Дэниел.
Не выпуская Джарда из рук, Келли выпрямила затекшую спину.
— Ты же говорил, что у тебя здесь есть друзья…
— Вряд ли ты захочешь с ними встретиться, — ответил он.
«Ясно, — подумала Келли. — Его друзья наверняка знают, что у него нет жены!»
— Черт возьми! — воскликнул вдруг Дэниел. — А не начать ли нам с самых верхов?!
— Дэниел, что ты задумал?
Он не ответил. Через десять минут они остановились перед величественным белым зданием с широким крыльцом и высокими колоннами. Возле дома было очень оживленно, стояло множество коней и конных экипажей. Вход охраняли часовые.
— Что это? — спросила Келли.
— Здесь живет один из моих друзей, — коротко ответил Дэниел. — Идем! — скомандовал он, взяв ее за руку.
— Я так не могу, — запротестовала женщина, испуганно вырывая руку. — Я вся грязная и потная после долгого путешествия. Дэниел, отпусти…
Но он и не думал ее отпускать. Его здесь явно знали, потому что, пока они поднимались по ступеням, все встречные, не ограничиваясь обычным приветствием, спешили добавить какие-то теплые слова.
— Дэниел, куда мы идем? — снова спросила Келли.
— Это здание называют Белым домом Конфедерации.
— Неужели… Джефф Дэвис твой друг?! — Она чуть не вскрикнула от удивления.
— По правде говоря, я лучше знаю Варину, — хмыкнул он.
Келли побледнела от желания залепить ему пощечину.
— Отпусти меня, Дэниел! — взмолилась она.
— Ни за что на свете.
— Неужели ты поведешь янки знакомиться с Джефферсоном Дэвисом?
— Ты же сама сказала, что хочешь выспаться на обычной постели. Варина, думаю, прекрасно все устроит.
— Лучше отпусти меня! Еще натворю там что-нибудь…
Примусь, например, петь «Боевой гимн Республики»…
— Только попробуй открыть рот и сказать что-нибудь неуместное! Сразу же будешь распевать, связанная по рукам и ногам, в повозке! — предупредил он.
Дверь распахнулась. На пороге их встретил чернокожий дворецкий, лицо которого сразу же расплылось в улыбке.
— Неужели полковник Камерон? — воскликнул он и, перейдя на доверительный шепот, продолжил:
— Очень рад видеть вас живым, полковник. Мы здесь слышали о битве при Геттисберге, да, сэр, слышали. Столько наших там полегло! А четвертого июля пал Виксберг, словно переспелая слива — прямо в руки янки. Но вы вернулись, слава Богу, вы вернулись, полковник. Да еще с ребеночком! Ну и ну! Значит, и на вас нашлась уздечка?
Дэниел ничего не ответил. Дворецкий внимательно оглядел обоих. Взгляд его задержался на стоптанных туфельках Келли и ее пыльной, испачканной в дороге юбке. Однако он ничем не выдал своего изумления.
— Добро пожаловать, полковник. Добро пожаловать, леди.
Они оказались в красивом холле, паркетный пол которого из ценных пород лиственных деревьев был покрыт толстыми циновками с красочным орнаментом. Еще бы! Сотни пар ног ежедневно сновали по нему в разных направлениях. Стены холла были облицованы мрамором.
Приоткрытая дверь справа вела в просторную столовую, а та, что была в центре, неожиданно распахнулась, и на пороге появилась красивая женщина с карими глазами.
— Дэниел! — воскликнула она мягким мелодичным голосом.
«Отнюдь не молоденькая девушка, а зрелая женщина лет тридцати пяти», — прикинула Келли. Ей редко приходилось видеть таких красавиц. Привлекало внимание ее скромное дневное платье с застежкой под горло серебристо-серого цвета, отделанное тончайшим черным кружевом ручной работы и вышивкой. Несмотря на жаркую погоду, незнакомка выглядела свежей и спокойной.
Она обняла Дэниела. Он взял ее за руки и расцеловал в обе щеки.
— Дэниел, ты вернулся из Геттисберга! — прошептала она. — Там действительно было так ужасно? О Боже, о чем я спрашиваю?! Конечно, все было ужасно, страшно, кошмарно. И мой бедный старенький Банни умирал понемногу с каждым погибавшим там солдатом, хотя не все это понимают. А теперь вот и Виксберг пал!
Красавица замолчала, заметив стоявшую за спиной Камерона Келли. Будучи хорошо воспитанной дамой, она не выказала своего удивления по поводу странного вида женщины.
— Я очень, очень опечалена этим! — И тотчас протянула руки К Келли. — Я Варина Дэвис, дитя мое, и вижу, что вы крайне утомлены. Да у вас малыш?! Можно мне его подержать?
Варина тотчас взяла на руки ребенка, не обращая ни малейшего внимания на его не слишком чистое одеяльце.