Дроздов понял, насколько прав был Грубозабойщиков: при таких темпах сбить огонь за четыре часа не удастся. Он старался не думать о том, чем придется дышать к тому времени.
Заметив их, человек с огнетушителем – это был Ревунков – оторвался от дела и провел их сквозь лес труб и паропроводов туда, где находился Череповский. Моряк лежал на спине, не двигаясь, но был в сознании: сквозь стекла очков майор заметил, как мечутся его зрачки. Он наклонился к нему, коснувшись его маски.
– Нога? – прокричал он.
Моряк кивнул.
– Левая?
Раненый снова кивнул, потом осторожно потрогал больное место чуть выше колена. Дроздов открыл медицинскую сумку, достал ножницы и, зажав между большим и указательным пальцами верхнюю часть рукава, вырезал в нем отверстие. Затем сделал укол, и через две минуты Череповский уснул. С помощью Рукавишникова майор наложил шины на сломанную ногу и наспех закрепил ее. Двое из аварийной партии помогли ему поднять раненого по трапу, а там уже они сами с Рукавишниковым потащили его по коридору. Только теперь Дроздов ощутил, что дыхание у него затруднено, ноги подкашиваются, а тело обливается потом.
Добравшись до центрального, он снял с себя маску и принялся кашлять и чихать, да так, что из глаз потекли слезы. За тот короткий промежуток времени, что они отсутствовали, воздух здесь сильно ухудшился. Обеспокоенный, майор повернулся к Грубозабойщикову.
– Спасибо, доктор, – произнес командир подлодки. – Как там дела?
– Плохо. Терпеть можно, но не более того. Десяти минут для смены участников аварийной группы больше чем достаточно.
– Пожарников у меня хватает. Пусть работают по десять.
Два плечистых матроса отнесли Череповского в лазарет. Рукавишникову было велено отдыхать, чтобы в сравнительно чистой атмосфере столовой восстановить силы, но он предпочел задержаться в медпункте.
Взглянув на забинтованную руку майора, он заметил:
– Три руки лучше, чем одна.
Кузнецов метался и что-то бормотал, но в сознание все еще не приходил. Филатов спал крепким сном. Это удивило Дроздова, но Рукавишников пояснил, что в лазарет не проведены сигнальные ревуны, а дверь звуконепроницаема.
Они положили Череповского на столик, и Рукавишников большими ножницами разрезал ему штанину. Перелом большеберцовой кости оказался не сложным, как того можно было опасаться. Вскоре они соединили оба обломка и наложили шину.
Едва «костоправы» закончили дело, как зазвонил телефон. Рукавишников быстро поднял трубку, чтобы не разбудить Филатова. Односложно ответив, повесил ее.
– Центральный, – сообщил он. По его непроницаемому лицу майор понял, что новость, которую он собирается сообщить, не принесет радости. – Насчет Бологова, которого перенесли вчера с буровой. Он умер. Две минуты назад… – Он сокрушенно покачал головой. – Еще одна смерть!..
– Нет, – возразил Дроздов. – Еще одно убийство.
Направляясь к центральному, Армстронг понял, что пришло время действовать.
– Есть разговор, – прошептал он старпому Хиггинсу, пройдя к штурманскому столу. – Ты, я и Слэйд. В 9.00 в моей каюте.
Старпом кивнул. Внешне он казался совершенно спокойным, хотя внутри у него все бурлило.
– Хорошо. Я как раз освобожусь после обхода.
В 9 часов все были в сборе. Слэйд, командир БЧ-3, боевой части, ответственной за вооружение, сидел за столом. Капитан опустился в кресло и сдвинулся к кровати, едва не касаясь коленками Слэйда.
– Теперь все ясно, – заявил он. – Нужно действовать, или окажемся в дерьме.
– Стивенсон подослан, – поддержал командира Хиггинс. – Надо его нейтрализовать!
В каюте повисло тяжелое молчание. Здесь собрались самые старшие после капитана офицеры на лодке, и от их решения зависела судьба всего экипажа.
– Не решимся, век будем жалеть, – добавил он с ударением на последнем слове.
– Чего тут решаться? – вскочил Хиггинс. – Арестовать – и все…
– Обождите, господа, – Слэйд сделал протестующий жест рукой. – Как бы не наломать дров…
Командир удивленно посмотрел на него. Меньше всего Армстронг ожидал возражений с его стороны.
– Чего тянуть? – взвился Хиггинс. – У него на лбу написано – провокатор. Знаете, о чем он завел со мной разговор? О «Стрелах Посейдона»… Ждать, когда он прикажет пустить их в дело?
Слэйд оторвал взгляд от крышки стола и посмотрел на старпома.
– Ребята, – с хрипом выдохнул он, – поверьте, мы можем рассуждать сколько угодно, но это не дает нам права не выполнять его команды. Допустим, я даже соглашусь, что тоже замечал за ним кое-какие странности. Ну и что с того?
Слэйд выглядел слегка растерянным, когда начал говорить.
– Так, значит, нам наплевать и забыть? – перебил его старпом. – Начхать, как страусам?
Его голос, как звук натянутой струны, становился все выше, он медленно поднялся с рундука, и так же медленно покрывалась синевой его подергивающаяся щека.
– Я не говорю забыть, – Слэйд тоже встал со стула. – Я говорю, мы должны быть очень осторожны…
Армстронг поднялся с кровати и, обняв обоих за плечи, усадил на прежние места.
– Обождите. Мы же не убивать его собрались. Дойдем до берега, сдадим союзникам в целости и сохранности. Скажем, что его поведение нам показалось весьма странным. Но для этого нам нужно держаться вместе.
Слэйд не двигался, и только под его натянутыми скулами ходили желваки.
– Какие ваши планы? – спросил он.
– Без тебя – никаких, – ответил командир, – на тебе торпеды. Как ты поступишь, если во время твоего дежурства он захочет запустить парочку «Стрел»?
– Потребую получения кодов с берега, – не задумываясь, ответил Слэйд.
– А если он скажет, что коды у него уже есть?
– Как это? – растерялся кавторанг.
– А вот так… – Армстронг колебался – раскрывать ли содержание разговора с Стивенсоном или нет. Британец предупредил его не говорить никому – он пообещал. А, ладно, решил командир, придется рассказать.
– Он сам мне сказал, что у него уже есть все указания и он один примет решение, когда посчитает нужным, – продолжил капитан. – Знаешь, что это значит? Мы находимся в водах, которые русские считают своими, и здесь даже слова «боевая задача» следует произносить тихо, иначе нас через минуту не будет. Что, если он втянет нас в войну? Как тебе это, а? – Он многозначительно взглянул на кавторанга. – Ты что, не веришь мне?
– Ну, решайся, – добавил с горячностью Хиггинс. – Подумай о своей семье.
Слэйд замялся. Он встал, распрямился, хрустнув косточками.
– Что ж, если дело дойдет до торпед – я с вами.