Взгляд «грибника» остановился на инвалиде. Мужик задумался, видно, в чем-то засомневался, потом обрадовался и подошел.

– Ну, Локис, ну, Шерлок Холмс, – сказал он инвалиду на ухо.

Со стороны могло показатья, что мужик встретил своего старшего приятеля и удивлен его плачевным состоянием.

– А что ты думаешь, – старческим голосом произнес Локис, – может быть, я мечтал стать актером. В синематографе сниматься.

– Откуда столько морщин? Словно сморчок-старичок.

– Салага ты еще... Элементарно, Шима, морщишь свою рожу, насколько можешь, и поверх своей сморщенной физиономии – темную театральную пудру.. У меня пудры не было, зато была зола. Видишь, какой я старый, черный, закопченный.

– Да уж, закоптился, – засмеялся Шимаченков-«грибник».

Разговор велся полушепотом, чтобы из-за стука колес его не подслушали пассажиры.

– Фомича и след простыл. Нигде его нету. Может, погранцы, которых мы тогда видели, его засекли, – сообщил Шимаченков.

– К погранцам – лучше. Они, вроде бы, как своего пленного подержат, потом отдадут Белогурову. Анатолий Иванович своих не обидит. А менты могут его эфэсбэшникам сдать. А те всю душу вымут.

– Не надо драматизировать. Может быть, он сейчас в трубе отсиживается. Фомич мужик хитрый.

– Но слишком уж правильный.

– Это точно. Тяжело мне с ним было идти – никакой фантазии, никакого полета воображения. Мы же – десантура, а не солдафоны, – увлеченно произнес Шимаченков.

– Тихо ты! Сейчас мы – местное население. А я, вообще, – Локис старчески закашлялся, – ветеран войны, инвалид. Тьфу-тьфу-тьфу, – он сплюнул три раза через левое плечо.

– Надо по дереву постучать.

– Тебе по лбу, – улыбнулся Локис – и все-таки постучал по деревянной спинке сиденья.

Дизель-поезд остановился, зашипели двери. На несколько минут все затихло. Снова зашипели двери, грохнулись друг о дружку. Дизель загудел и снова двинулся в путь.

Шимаченков глянул на карту-схему пригородных маршрутов. Оборванные углы, непристойные оскорбления в адрес кого-то, кто живет на станции с вырванным названием.

– На следующей выходим. Это почти в черте города, – сказал Шимаченков. Несмотря на раны, нанесенные вандалами, карта-схема помогла ему вычислить, где они находятся.

– Помоги мне, сынок, – чуть громче обычного прокряхтел старик.

– Дед, не волнуйся, я тоже здесь выхожу, – зычно ответил Шимаченков.

Он взялся за ручки каталки, вывез ветерана-Локиса в тамбур.

Многие пассажиры, которым нужно было выходить на следующей станции, увидев это, направились к противоположному тамбуру.

Подошел парень – с виду студент.

– Помочь, папаша?

Локис моргнул жалобными глазами.

Дизель-поезд притормозил, застопорился. Разъехались створки дверей. Ветеран, держась двумя руками за локти студента, поднялся, встал на свои слабые ноги, оперся о стенку. Его коленки дрожали. Еще бы – ветеран-инвалид не может долго стоять на своих двоих. Шимаченков спрыгнул с электрички. Студент подал ему каталку. Потом с натужным стоном поднял ветерана – тот заблаговременно поджал ноги. Студент с великим трудом передал его с рук на руки Шимаченкову.

В момент передачи студент сам чуть было не грохнулся с подножки. Но молодец, удержался... У Шимаченкова от страха за студента и Локиса перехватило дыхание. Да и у Локиса зрачки тоже расширились.

– Спасибо, тебе, сынок. Спасибо, – промямлил Локис, уже сидя в каталке.

Шимаченков прикинул, куда направляется основная толпа пассажиров, ринулся в поток. Студент некоторое время следовал за ними – просто было по пути. По краям перрона прохаживались – тройками – милиционеры. Три человека – студент, «грибник» и ветеран-инвалид – их внимания не привлекли. Взгляд милиционеров выискивал двоих рослых, спортивного вида парней.

27

Белый «Фольксваген-Гольф» на лесной дороге попал в вырытую большегрузными автомобилями колею и застрял.

– За рулем коза – это не езда, – грубо пошутил Антон. – Я же говорил, держи колею между колес.

– Что он сказал? – спросил по-немецки Фердинанд.

Барон сидел на задним сиденье, рядом с ним – Николай Прокопьевич.

– Сказал, что женщины водят машины совсем иначе, чем мужчины, – Вероника по-своему перевела фразу Антона.

Ранним утром девушка приехала домой. Николай Прокопьевич сразу же проснулся и побежал к двери встречать ее.

– Ты где была? Я так беспокоился!

Вероника, ни слова не говоря, прошла в свою комнату, закрылась, быстро разделась и легла спать.

Ей дали выспаться. До обеда не тормошили. Звонила баронесса. Фрау Энгельберту пришлось огорчить, что Вероника прихворала. Для баронессы, которая жаждала погулять по городу, заказали опытную персональную экскурсоводшу. Тем более что Фердинанд тоже не мог отправиться глазеть на достопримечательности Калининграда, так как вел важные переговоры.

– Выспалась? – Антон чересчур грубо постучался к Веронике.

– Да, – так же грубо ответила она.

– Тогда марш за стол. Папа тебе обед приготовил.

Антон не комментировал ночные похождения своей племянницы. Главное – дело, а эмоции потом. Вероника уже дома и переводить не отказывается.

– Колян, пока Вероника ест, загружай машину, – крикнул он брату.

Антон, Николай Прокопьевич и Вероника быстренько собрались в дорогу. Из съестного взяли шашлыки – загодя купили в супермаркете уже замаринованное мясо. Из спиртного – исключительно дорогую русскую водку.

– Вести машину буду я, – категорически заявила Вероника.

– А голова не бо-бо? Я же чуял, как шманило из твоей комнаты, – Антон помахал ладонью перед своим носом.

– На самом деле, Вероника, может быть, Антон поведет? – попросил Николай Прокопьевич.

– Вы же всю ночь бухали. Посмотри на себя в зеркало. Глаза, как у краснокожего китайца.

– Я же про тебя думаю... – обиделся Николай Прокопьевич. – Я же вижу, что ты вся бледная.

– Каждая порядочная девушка имеет при себе обезболивающее! – отрезала Вероника.

– А кто же с немцем разговаривать будет?

– Я и за рулем смогу с ним поговорить.

Она выскочила на улицу, села за руль и завела двигатель. Ей хотелось видеть перед собой дорогу. Бегущая вдаль дорога успокаивает, напоминает о будущем, возможно, более удачном, чем настоящее.

* * *

Вероника поддала газу, но «Гольф» только глубже врылся в раскисшую почву.

– Да-да. В Германии женщины намного осторожнее водят. Намного ответственнее, а значит, и лучше, – не преминул прокомментировать произошедшее Фердинанд.