Мустафа подкинул монетку, поймал и накрыл ладонью другой руки:
– Решка. Значит, остаюсь я. Бери людей и отползайте.
– Отходим! – во все горло закричал Андрей.
– Второе отделение! – еще громче крикнул Мустафа. – Всем оставаться на своих местах!
Потом была злость, чувство мести, полное отсутствие боли и придающая невероятную силу ярость.
Мустафа, почти не понимая, что делает, выхватывал из рук убитых «калаши» и стрелял, стрелял, стрелял – без конца. Менял позицию, перемещался быстро, полз, перекатывался, перебегал. Казалось, он мог вырвать скалу с корнем, поднять над собой и обрушить на головы моджахедам.
Ему везло – пули не брали его. Полегло все отделение, а он один не давал бородатым боевикам сдвинуться с места. Таких воинов, как Мустафа, в которых вселяется дух войны, всегда боялись и уважали.
В конце концов он расстрелял все патроны, закончились гранаты. Со штык-ножами в обеих руках Мустафа поджидал врага – вернее, его глотку.
А потом был аркан, цепи, зиндан и долгие разговоры с муллой…
Мустафу хотели склонить на войну против Союза, но он был непреклонен. Долгие семь лет он провел в колодках. Нет, Мустафа не был рабом, он не выполнял никаких хозяйственных работ. Его кормили и держали как дикое животное, чтобы при случае показывать гостям, чтобы рассказывать, бессовестно привирая, о его подвиге. «Хозяин» гордился, что у него в заточении живет сказочный «богатырь» Алпамыш.
В речах муллы Мустафа нашел золотое зерно: хотя в реальности многих должных вещей нет, но, чтобы они стали реальностью, нужно за них бороться.
Разглядев в Мустафе праведного мусульманина, «хозяин» отпустил его с условием, что тот станет на сторону самого справедливого полевого командира, друга «хозяина», Сарвара-Муатабара. И Мустафе ничего не оставалось, как дать слово. Сарвар-Муатабар с его помощью одержал несколько блестящих побед в междоусобных распрях. «Хозяин» тем временем ушел в мир иной, а Сарвар-Муатабар решил стать политиком. Именно он «подарил» Мустафе его теперешний лагерь и несколько кишлаков вокруг горы на юго-востоке страны, а сам переселился в Кабул. И вскоре погиб при взрыве смертника.
* * *
Мустафа-Шурави смотрел на тлеющий уголь, который то вспыхивал, выпуская желто-синий лепесток огня, то мерцал теплым красным ровным жаром.
Он достал из шкатулки пожелтевший конверт – письмо, подписанное красивым женским почерком: «Твоя жена, Наташа». Даже не раскрывал его, потому что знал на память. Знал на память и свой ответ, который написал через четыре года после того, как Советская армия вышла из Афганистана и ему на время стали снимать колодки.
«Дорогая, я жив, но я умер, потому что даже не знаю, где я и что будет со мной. Но, главное, я не знаю, родила ли ты нашего ребенка. Прежнего меня больше нет. Прости меня за это и, пожалуйста, будь счастлива».
Мустафе тогда с большим трудом удалось выпросить у муллы ручку и бумагу. Он долго мучился – казалось, что рука напрочь забыла, как обращаться с этим простым инструментом. Слова – тяжелые, чугунные, несшие горе – с трудом выводились на бумаге.
Тогда он так и не решился отправить свое письмо жене.
Мустафа-Шурави некоторое время держал в руке конверт с последним письмом от своей Наташи, словно видя его насквозь, мысленно перечитывая, и аккуратно положил его в резную шкатулку с восточным орнаментом. Закрыл ее и спрятал в рюкзак.
Уголь костра из ярко-алого теперь превратился в буро-кровавый. Силы огня постепенно иссякали, а остатки дров стали потихоньку покрываться пепельным серым налетом.
Сарбуланд и Даринка сработались быстро. Они вместе делали перевязку раненым, вместе приготовили обед из оставленного боевиками провианта.
Раненые боевики, которым Даринка предписала постельный режим, размещались в большом зале мавзолея, поэтому Милошу, Мириам и Алексу покинуть свое убежище было практически невозможно. Однако у Даринки был план – довольно простой, но вполне выполнимый. Она должна была ввести раненым снотворное, а также подмешать его Сарбуланду, а как только снотворное подействует и все уснут, беглецы уйдут в горы. Конечно, за такое вероломство ничего хорошего Даринке при повторной встрече с людьми Махмуда ждать бы не пришлось. Еще бы – ведь как можно оставлять спящих, беспомощных раненых людей – такое ей никогда бы не простили. Однако Даринка в ближайшие годы вовсе и не собиралась возвращаться в Афганистан. А этим бородачам ничего не сделается. Проспятся, очухаются, и все у них – по крайней мере, на тот момент – будет неплохо.
Когда боевики уже заснули, а Сарбуланд отправился за водой, Даринка не медля спустилась в подвал, чтобы рассказать своим о том, что она придумала. Милош и Мириам сразу же, не раздумывая, с ней согласились.
– Я вам подам знак, – прошептала Даринка, – и мы уходим.
Вскоре в мавзолей с полными фляжками воды вернулся Сарбуланд. Даринка вышла из глубины помещения ему навстречу.
– Я сам напою почтенного Ака-Барабади, – любезно сказал очкарик, – а вы можете отдыхать.
Сарбуланд нагнул фляжку надо ртом несчастного. Ака-Барабади вдруг открыл глаза и блуждающим взором посмотрел на очкарика.
– Я слышал голоса духов, – бредил он.
– Тихо, врач запрещает тебе говорить, – попытался успокоить его Сарбуланд.
– Голоса шли снизу, – настойчиво продолжал Ака-Барабади. – Теперь я точно знаю, что духи на том свете говорят на языке, который ты знаешь.
– На языке, который я знаю? – удивился Сарбуланд.
– Что он говорит? – спросила Даринка.
Единственный, кому она не вводила снотворное, чтобы не мешать организму бороться с ядом, был Ака-Барабади. Но он лежал без сознания и, как ей казалось, не представлял угрозы.
– Что он говорит?
– Что-то бессвязное. Бредит.
Даринка сама пошла к Ака-Барабади, положила ему руку на горячий лоб. Талиб закрыл глаза и замолчал.
– Он двигал ногой. Надо бы его связать и полностью обездвижить. Ну, или хотя бы связать ноги. Когда он двигается, яд захватывает его организм.
– Это точно ему поможет? – с недоверием спросил Сарбуланд.
– Да, я же врач, я знаю, что говорю.
Сарбуланд снял ремень, и вместе они связали больному ноги.
– Неплохо, – проверила путы Даринка.
– Пока еще совсем не стемнело, надо пойти за хворостом, – сказал Сарбуланд. – Ночь будет холодная.
Он вышел, однако в горы не пошел, обогнул мавзолей и притаился у его стены.
В подземелье Алекс шепотом спросил у Милоша:
– Скоро мы сбежим?
– Тихо, скоро, но только когда все наверху заснут, – ответил Милош.
– А Даринка с ними не останется?