– Вчера?
– Да, вчера вечером, в семь часов.
– Вы их приметили?
– Проклятие! Как обычно примечают проезжающих.
– Я вас спрашиваю, не помните ли вы, что это были за люди?
– Мне показалось, что один из них господин, остальные двое – лакеи.
– Это они, – сказал Шико.
И дал сборщику экю.
Затем пробормотал про себя:
– Вчера вечером, в семь часов. Клянусь святым чревом, они обогнали меня на двенадцать часов! Мужайся, друг Горанфло!
– Послушайте, господин Шико, – сказал монах, – я-то еще держусь, но Панург уже совсем с ног валится.
Действительно, бедное животное, выбившееся из сил за последних два дня, дрожало всем телом, и эта дрожь невольно сообщалась его всаднику.
– Да и ваша лошадь, – продолжал Горанфло, – посмотрите, в каком она состоянии.
И вправду, благородный скакун, каким бы он ни был горячим, а может быть, именно поэтому, был весь в пене, густой пар валил из его ноздрей, а из глаз, казалось, вот-вот брызнет кровь.
Шико, быстро осмотрев обоих животных, по-видимому, согласился с мнением своего товарища.
Горанфло облегченно вздохнул.
– Слушайте, брат сборщик, – сказал Шико, – мы должны сейчас принять великое решение.
– Но вот уже несколько дней, как мы только этим и занимаемся! – воскликнул Горанфло, лицо которого вытянулось еще прежде, чем он услышал, что ему грозит.
– Мы должны расстаться, – сказал Шико, хватая, как говорится, быка за рога.
– Ну вот, – сказал Горанфло, – вечно все та же шутка! А зачем нам расставаться?
– Вы слишком медлительны, куманек.
– Клянусь богоматерью! – воскликнул Горанфло. – Я несусь как ветер, нынче утром мы скакали галопом пять часов кряду.
– И все же этого недостаточно.
– Тогда поехали, быстрей поедешь, скорей прибудешь. Ведь я предполагаю, что мы в конце концов куда-нибудь да прибудем?
– Моя лошадь не может идти, и ваш осел отказывается от службы.
– Тогда что же делать?
– Оставим их здесь и заберем на обратном пути.
– Ну а мы сами? Вы что, хотите тащиться пешедралом?
– Мы поедем на мулах.
– А где их взять?
– Мы их купим.
– Ну вот, – вздохнул Горанфло, – опять расходы.
– Итак?
– Итак, поехали на мулах.
– Браво, куманек, вы начинаете образовываться. Поручите Баярда и Панурга заботам хозяина, а я пойду за мулами.
Горанфло старательно выполнил данное ему поручение: за четыре дня, проведенные им с Панургом, он оценил если не достоинства осла, то, во всяком случае, его недостатки. Монах заметил, что тремя главными недостатками, присущими Панургу, были три порока, к которым он и сам имел наклонность, а именно: леность, чревоугодие и сластолюбие. Это наблюдение тронуло сердце монаха, и он не без сожаления расставался со своим ослом. Однако брат Горанфло был не только лентяй, обжора и бабник, прежде всего он был эгоистом и потому предпочитал скорее расстаться с Панургом, чем распрощаться с Шико, ибо в кармане последнего, как мы уже говорили, лежал кошелек.
Шико вернулся с двумя мулами, на которых они в этот день покрыли расстояние в двадцать лье; вечером он с радостью увидел трех мулов, стоявших у дверей кузницы.
– Ах! – впервые вырвался у него вздох облегчения.
– Ах! – вслед за ним вздохнул Горанфло.
Но наметанный глаз Шико подметил, что на мулах нет сбруи, а возле них – господина и его двух лакеев. Мулы стояли в своем природном наряде, то есть с них было снято все, что можно было снять, а что касается до господина и лакеев, то они исчезли.
Более того, вокруг мулов толпились неизвестные люди, которые их осматривали и, по-видимому, оценивали. Здесь были: лошадиный барышник, кузнец и два монаха-францисканца; они вертели бедных животных из стороны в сторону, смотрели им в зубы, заглядывали в уши, щупали ноги; одним словом – всесторонне изучали.
Дрожь пробежала по телу Шико.
– Шагай туда, – сказал он Горанфло, – подойди к францисканцам, отведи их в сторону и хорошенько расспроси. Я надеюсь, что у монахов не может быть секретов от монаха. Незаметно выведай у них, откуда взялись эти мулы, какую цену за них просят и куда девались их хозяева, потом вернешься и все мне расскажешь.
Горанфло, обеспокоенный тревожным состоянием своего друга, крупной рысью погнал своего мула к кузнице и спустя несколько минут вернулся.
– Вот и всего делов, – сказал он. – Во-первых, знаете ли вы, где мы находимся?
– А, смерть Христова! Мы едем по дороге в Лион, – сказал Шико, – и это единственное, что мне нужно знать.
– Пусть так, но вам еще нужно знать, по крайней мере вы так говорили, куда подевались хозяева этих мулов.
– Ну да, выкладывай.
– Тот, что смахивает на дворянина…
– Ну, ну!
– Тот, что смахивает на дворянина, поехал отсюда в Авиньон по короткой дороге через Шато-Шинон и Прива.
– Один?
– Как один?
– Я спрашиваю, он один свернул на Авиньон?
– Нет, с лакеем.
– А другой лакей?
– А другой лакей поехал дальше, по старой дороге.
– В Лион?
– В Лион.
– Чудесно. А почему дворянин поехал в Авиньон? Я полагал, что он едет в Рим. Однако, – задумчиво сказал Шико, словно разговаривая сам с собой, – я у тебя спрашиваю то, чего ты не можешь знать.
– А вот и нет… Я знаю, – ответил Горанфло. – Ну и удивлю же я вас!
– А что ты знаешь?
– Он едет в Авиньон, потому что его святейшество папа послал в Авиньон легата, которому доверил все полномочия.
– Добро, – сказал Шико, – все ясно… А мулы?
– Мулы устали; они их продали кузнецу, а тот хочет перепродать францисканцам.
– За сколько?
– По пятнадцати пистолей за голову.
– На чем же они поехали?
– Купили лошадей.
– У кого?
– У капитана рейтаров, он занимается здесь ремонтом.
– Клянусь святым чревом, куманек! – воскликнул Шико. – Ты драгоценный человек, только сегодня я тебя оценил по-настоящему!