Когда он очнулся, солнце находилось в зените. До его ушей по-прежнему доносились хлюпанье, треск и чавканье. Приоткрыв глаза, он украдкой посмотрел на медведя, пожирающего останки Рогача. Словно почувствовав устремленный на него взгляд, зверь медленно повернулся. Константин зажмурился. Внезапно ему вспомнилось детство, когда, закрыв глаза, можно было представить, что он стал невидимкой. Ночные чудища, притаившиеся в комнате, теряли его из виду и отступали.
Господи, спаси и помилуй… Господи…
Медведь приблизился к нему, шумно втягивая ноздрями воздух. Константин лежал неподвижно, как в трансе. Он явственно ощущал зловонное дыхание зверя, склонившегося над ним. Затем к щеке прикоснулось что-то холодное и влажное. Наверное, это был нос медведя. Обнюхав лежащего человека, он зарычал. Константин не двигался.
Господи, спаси и помилуй…
По окровавленной щеке Константина прошелся горячий, шершавый язык. Медведь пробовал его на вкус. Понравится или не понравится? Сдерживая рвущийся наружу вопль, Константин продолжал лежать на спине с сомкнутыми веками. Медведь лизнул его еще раз. Тронул лапой. Перекатил на бок.
Господи… Господи…
Константину казалось, что он слышит потрескивание своих наэлектризованных волос. Тогда он не знал, что седеет. Он просто лежал на земле с закрытыми глазами и ждал, когда этот кошмар закончится. Пусть даже смертью. Только бы быстрой и легкой. Чтобы не мучиться с отгрызенной рукой или вспоротым когтями брюхом.
Быстрая и легкая смерть… Не об этом ли мечтают втайне все люди? Они лишь притворяются, что собираются жить вечно. На самом деле каждый знает, что однажды наступит конец.
Господи, спаси и помилуй! Одна надежда на тебя, Господи!
Сколько раз он терял сознание, пробираясь через тайгу? Одному богу известно. Насколько помнил Константин, он постоянно бредил, находясь между жизнью и смертью. Время потеряло смысл. Все потеряло смысл. Переставляя ноги, Константин спрашивал себя, а почему бы ему не лечь на землю и прекратить эту изнурительную борьбу с природой и с самим собой? Убедительных мотивов продолжать продвигаться все дальше и дальше не было. И все же он шел. Наперекор здравому смыслу. Вопреки внутреннему голосу, твердившему: хватит, хватит, ну хватит…
– Заткнись, мля, – говорил он сам себе, падая и вставая, падая и вставая. – Слишком просто решил отделаться. Уснуть, забыться… Быть или не быть… Гамлет какой выискался… Вот в чем вопрос, да? А нету вопросов. Быть, мля, быть! Во что бы то ни стало!
Однажды он поймал змею, убил ее, ударив плоской головой об дерево, и съел. Не сырую – хватило ума прихватить спички, припасенные Рогачом. Жуя плохо прожаренное мясо, Константин дважды сблевал, вспоминая, что осталось от его товарища. Но все равно заставлял себя жевать, потому что с пустым брюхом в тайге было делать нечего. Разве что подохнуть под кустом. А вот этого Константин позволить себе не мог.
Он ел сырые грибы и ягоды, а потом подолгу сидел враскорячку, мучаясь поносом. Он пил воду из гнилых пней и луж, постепенно превращаясь в зверя. Иногда это его пугало, но чаще он думал, что так и должно быть. Нормальный человек не способен уцелеть в тайге. Полузверю это под силу. Главное – не подчиняться проклятому внутреннему голосу, советующему отказаться от борьбы. Главное – не сдаваться.
На исходе второй недели Константин наткнулся на немолодую женщину с мешком, набитым кедровыми орехами и длиннющим шестом, на который был насажен чурбак. Приспособление напоминало деревянный молоток с карикатурно вытянутой ручкой. Увидев Константина, женщина бросила мешок, колотушку и замерла на месте. Он опасался, что, рассмотрев его как следует, она заверещит и кинется наутек, но она осталась. Ее побелевшие губы сомкнулись так плотно, словно их сшили суровыми нитками.
– Беглый я, – прохрипел Константин, раскачиваясь, как тростинка на ветру. – Не выдавайте. Мне обязательно вернуться нужно. Чтобы эти падлы не думали, будто им все позволено.
– Ты о ком? – настороженно спросила женщина.
– О Мотылях.
– О червях, из которых комары вылупливаются?
– О червях, – подтвердил Константин и упал лицом вниз.
Пришел в себя он уже на спине. Пристроившаяся рядом женщина вытирала ему расквашенный нос косынкой.
– Не выдавайте, мамаша, – повторил Константин как заклинание.
– Мамаша? Седой совсем, а молодится… – Женщина неодобрительно хмыкнула. – Тебе-то самому сколько? За сорок небось?
– За двадцать.
– Брешешь!
– Не-а.
Попытавшись улыбнуться, Константин почувствовал, что разучился делать это. Вместо улыбки получилась болезненная гримаса. Подчиняясь непреодолимому импульсу, он заговорил и умолк лишь после того, как рассказал о себе все.
Женщина смотрела на него округлившимися глазами. Ее рот приоткрылся, обнажая золотые коронки. «Зря я разоткровенничался, – подумал Константин. – Сейчас убежит и поднимет хай. Песец тебе, Костя».
Женщина не убежала. Задумалась, накручивая на палец прядь волос, выбившуюся из-под косынки. Константин наблюдал за ней и все никак не мог определить, какого цвета на ней вязаная кофта: синяя или фиолетовая?
– Мотыли мне жизнь сломали, – сказал он. – Не могу я это дело так оставить. Несправедливо получится.
– А где ты ее видел, справедливость? – поинтересовалась женщина.
– Нигде, – признался Константин. – Но ведь должна же быть, а?
– Если только бог есть.
– Он есть.
– Да только спит больно долго.
– Что? – спросил Константин.
– Ничего. Давай-ка подниматься. Землица-то сырая, а у тебя жар. Воспаление легких, наверное. Лихоманка.
– Я живучий.
– Это заметно. Ну-ка…
Женщина помогла ему встать. Константин уронил голову на ее кофту, оказавшуюся не синей, и не фиолетовой, а зеленой.
– Спасибо, – прошептал он.
– Пока что не за что. Идти можешь?
– Могу. Но не быстро. Ноги не слушаются.
– А ты вели им, чтобы слушались. Я тебя на себе не поволоку. Отощал, а тяжеленный.
– Извините, – пролепетал Константин, хватаясь за зеленую кофту как за спасательный круг.
Он не помнил, как и куда шел, поддерживаемый женщиной. Чтобы вести его, она бросила свой драгоценный мешок, сито и колотушку. Будто парочка пьяных, они брели через лес, то и дело прислоняясь к деревьям. В глазах Константина все плыло, кружилось, мельтешило.
– Ты держись за плечо, ты не падай, – приговаривала женщина. – Я тебя не подниму, бугаина ты эдакий. И откуда только взялся на мою голову?
– Из лесу, вестимо, – откликнулся Константин.
А может, не произнес этих слов вслух, а только подумал. Наверняка он не знал. Ничего не знал.