Жильбер печально улыбнулся, но, поскольку разумный врач всегда извлекает пользу из того, что говорит ему пациент, будь то правда или неправда, он приготовился слушать.
— Вы знаете, — продолжал Мирабо, — какой вопрос вчера дебатировался?
— Да, о рудниках.
— Этот вопрос еще мало изучен, в него еще почти не успели вникнуть; не совсем ясны интересы владельцев и правительства. К тому же в этом вопросе был кровно заинтересован граф де Ламарк, мой близкий друг: от этого вопроса зависит половина его состояния; его кошелек, милый доктор, всегда был открыт для меня; нужно быть благородным. Я пять раз брал слово, верней, пять раз бросался в атаку; последняя атака обратила врагов в бегство, но я был еле жив. Тем не менее, вернувшись домой, я решил отпраздновать победу. К ужину было приглашено несколько друзей; мы смеялись и болтали до трех часов утра; в три легли спать; в пять у меня начались кишечные колики; от боли я кричал как сумасшедший, Тайч перетрусил и послал за вами. Теперь вы так же осведомлены обо всем, как я. Вот вам мой пульс, вот язык, я мучаюсь, как грешник в аду! Выручайте меня, если сможете, а сам я предупреждаю вас, что ни во что больше не вмешиваюсь.
Такой искусный врач, как Жильбер, не мог не понять и без помощи пульса и языка, что положение Мирабо весьма тяжелое. Больной едва не задыхался, дышал с трудом, лицо у него отекло из-за задержки кровообращения в легких; он жаловался на холод в конечностях, и время от времени жестокий приступ боли исторгал у него то вздохи, то стоны.
Тем не менее доктор захотел подкрепить уже сложившееся у него впечатление проверкой пульса.
Пульс был судорожный и прерывистый.
— Ну, — сказал Жильбер, — на сей раз все обойдется, дорогой граф, но меня пригласили вовремя.
Он извлек из кармана футляр с инструментами, причем проделал это с такой быстротой и с таким хладнокровием, какими отличаются лишь истинно великие люди.
— Вот как! — произнес Мирабо. — Вы отворите мне кровь?
— И немедля.
— На правой руке или левой?
— Ни там, ни там; у вас слишком закупорены легкие. Я сделаю вам кровопускание из ноги, а Тайч тем временем съездит в Аржантей за горчицей и шпанскими мушками для припарок. Возьмите мою карету, Тайч.
— Черт побери, — промолвил Мирабо, — сдается, доктор, что вы и впрямь приехали вовремя.
Жильбер, не отвечая, сразу же приступил к операции, и вскоре, после мгновенной заминки, из ноги больного хлынула темная густая кровь.
Тут же пришло облегчение.
— Ах, черт возьми! — сказал Мирабо, переводя дух. — Воистину, вы, доктор, великий человек.
— А вы великий безумец, граф, коль скоро ради нескольких часов мнимых удовольствий подвергаете такому риску жизнь, которая не имеет цены для ваших друзей и для Франции.
Мирабо печально, почти насмешливо улыбнулся.
— Полноте, милый доктор, — возразил он, — у вас преувеличенные представления о ценности моей особы для друзей и Франции.
— Клянусь честью, — усмехнулся Жильбер, — великие люди всегда жалуются на неблагодарность окружающих, а на самом деле сами они неблагодарны.
Заболейте вы всерьез, и завтра весь Париж сбежится под ваши окна; умрите послезавтра, и вся Франция пойдет за вашим гробом.
— Однако же вы говорите мне весьма утешительные вещи, — со смехом сказал Мирабо.
— Я говорю вам это именно потому, что вы имеете возможность увидеть первое, не рискуя вторым; и в самом деле, для поднятия духа вам нужны убедительные подтверждения вашей популярности. Дайте мне через два часа увезти вас в Париж, на первом же углу улицы сказать рассыльному, что вы больны, и увидите, что будет.
— Вы полагаете, что меня можно перевезти в Париж?
— Да, нынче же… Что вы чувствуете?
— Дышать стало свободнее, в голове прояснилось, туман перед глазами рассеивается… Боли в кишечнике по-прежнему не отпускают.
— Ну, этому могут помочь припарки, дорогой граф, кровопускание свое дело сделало, теперь очередь за припарками. Смотрите-ка, а вот и Тайч.
И в самом деле, вошел Тайч с требуемыми снадобьями. Через четверть часа наступило предсказанное доктором улучшение.
— Теперь, — сказал Жильбер, — я дам вам час отдохнуть, а потом увезу.
— Доктор, — со смехом возразил Мирабо, — быть может, вы мне все же позволите уехать не сейчас, а вечером и пригласить вас в мой особняк на Шоссе-д'Антен к одиннадцати часам?
Жильбер посмотрел на Мирабо.
Больной понял, что врач разгадал причину этой задержки.
— Что вы хотите! — признался Мирабо. — Ко мне должны прийти.
— Дорогой граф, — отвечал Жильбер, — в столовой я видел много цветов на столе. Значит, вчера у вас был не простой ужин с друзьями.
— Вы же знаете, что я не могу без цветов: я на них помешан.
— Да, но не только на них, граф!
— Еще бы! Коль скоро мне необходимы цветы, приходится терпеть и все последствия этой потребности.
— Граф, граф, вы себя убьете! — произнес Жильбер.
— Признайте по крайней мере, доктор, что это будет чарующее самоубийство.
— Граф, я сегодня без вас не уеду.
— Доктор, я дал слово: не хотите же вы, чтобы я его нарушил.
— Нынче вечером вы будете в Париже?
— Я сказал, что буду ждать вас в одиннадцать в моем особнячке на улице Шоссе д'Антен. Вы его уже видели?
— Нет еще.
— Я купил его у Жюли, жены Тальма… Право, доктор, я чувствую себя прекрасно.
— Если я правильно понял, вы меня гоните.
— О чем вы, доктор!
— И в сущности, вы правы. У меня сегодня дежурство в Тюильри.
— Вот как! Вы увидите королеву? — помрачнев, сказал Мирабо.
— Вполне вероятно. Вы хотите что-нибудь ей передать?
Мирабо горько улыбнулся.
— На подобную дерзость я не осмелился бы, доктор; даже не говорите ей, что вы меня видели.
— Почему же?
— Потому что она спросит вас, спас ли я монархию, как обещал, и вам придется отвечать ей, что не спас; хотя, в сущности — с нервным смешком добавил Мирабо, — ее вины в этом столько же, сколько моей.
— Вы не хотите, чтобы я ей сказал, что избыток работы и парламентская борьба вас убивают?
Мирабо на мгновение задумался.
— Да, — отвечал он, — скажите ей это; если хотите, можете даже преувеличить мою болезнь.
— Почему?
— Просто так, ради любопытства… Мне хочется кое в чем разобраться.