«Сударыня!», — я едва не упала без чувств; когда я до тебя дотронулась, я немедленно тебя узнала!
— Матушка! Матушка! Матушка! — трижды повторил Себастьен, словно вознаграждая Андре за то, что она так долго была лишена радости слышать это нежное слово.
— Да, да, я твоя мать! — в неописуемом восторге подхватила молодая женщина.
— Раз мы нашли друг друга, — продолжал мальчик, — и ты рада меня видеть,
— давай больше не будем расставаться, хорошо?!
Андре вздрогнула. Она упивалась настоящей минутой, позабыв о прошлом, и вдруг мысль о будущем заставила ее спуститься на землю.
— Бедный мой мальчик! — со вздохом прошептала она — Как бы я была счастлива, если бы такое чудо было возможно!
— Предоставь это мне, — отвечал Себастьен, — я все улажу — Каким образом?
— спросила Андре.
— Я не знаю причин, которые могли бы тебе помешать соединиться с моим отцом. Андре побледнела.
— Но какими бы серьезными ни были эти причины, им не устоять перед моими мольбами, а если понадобится, то и слезами.
Андре покачала головой.
— Нет, это невозможно! Никогда! — возразила она.
— Послушай! — молвил Себастьен, который, судя по тому, что Жильбер сказал ему однажды: «Сынок! Никогда не говори мне о твоей матери!», решил, что именно Андре виновна в разлуке его родителей. — Послушай, отец меня обожает!
Андре, сжимавшая руки мальчика в своих ладонях, выпустила их. Мальчик словно не заметил, а может быть, и в самом деле не обратил на это внимания и продолжал:
— Я приготовлю его к встрече с тобой; я расскажу ему о счастье, которое ты мне дала, потом возьму тебя за руку, подведу к нему и скажу: «Вот она! Посмотри, отец, какая она красивая!» Андре отстранилась от Себастьена и встала. Мальчик удивленно на нее взглянул: она так побледнела, что он испугался.
— Никогда! — повторила она. — Никогда! На сей раз ее слова выражали не просто ужас, в них прозвучала угроза.
Мальчик отшатнулся: он впервые заметил, как исказились черты ее лица, делавшие ее похожей на разгневанного ангела Рафаэля.
— Почему же ты отказываешься встретиться с моим отцом? — глухо спросил он.
При этих словах, как при столкновении двух грозовых туч во время бури, грянул гром.
— Почему?! — вскричала Андре. — Ты спрашиваешь, почему? Да, верно, бедный мой мальчик, ведь ты ничего не знаешь!
— Да, — твердо повторил Себастьен, — я спрашиваю, почему!
— Потому что твой отец — ничтожество! — отвечала Андре, не имея более сил сносить змеиные укусы, терзавшие ей сердце. — Потому что твой отец — негодяй!
Себастьен вскочил с козетки, где до сих пор сидел, и оказался лицом к лицу с Андре.
— Вы говорите так о моем отце, сударыня?! — вскричал он. — О моем отце, докторе Жильбере, о том, кто меня воспитал, о том, кому я обязан всем и кроме которого у меня никого нет? Я ошибался, сударыня, вы мне не мать!
Мальчик рванулся к двери.
Андре его удержала.
— Послушай! — сказала она. — Ты не можешь этого знать, ты не можешь понять, ты не можешь об этом судить!
— Нет, зато я могу чувствовать, и я чувствую, что больше вас не люблю!
Андре закричала от захлестнувшей ее боли.
В ту же минуту с улицы донесся шум, заставивший ее сейчас же забыть о страданиях.
Она услышала, как отворились ворота и у крыльца остановилась карета.
Она задрожала так, что ее волнение передалось мальчику.
— Подожди! — приказала она. — Подожди и помолчи!
Мальчик не сопротивлялся.
Стало слышно, как отворилась входная дверь и к гостиной стали приближаться чьи-то шаги.
Андре застыла в неподвижности, не сводя взгляда с двери, бледная и похолодевшая, словно олицетворяя Ожидание.
— Как прикажете доложить? — спросил старый слуга.
— Доложите о графе де Шарни и узнайте, может ли графиня принять меня.
— Скорее в ту комнату! — воскликнула Андре. — Малыш, ступай в ту комнату! Он не должен тебя видеть! Он не должен знать о твоем существовании!
Она втолкнула испуганного мальчика в соседнюю комнату.
Прикрывая за ним дверь, она сказала:
— Оставайся здесь! Когда он уйдет, я тебе скажу, я все тебе расскажу… Нет! Нет! Ни слова об этом! Я тебя поцелую, и ты поймешь, что я — твоя настоящая мать!
Себастьен в ответ лишь застонал.
В эту минуту дверь из передней распахнулась, и старый слуга, сжимая в руках колпак, исполнил поручение.
У него за спиной в потемках зоркие глаза Андре различили человеческую фигуру.
— Просите графа де Шарни! — собравшись с духом, вымолвила она.
Старик отступил, и на пороге появился со шляпой в руках граф де Шарни.
Граф был в черном костюме: он носил траур по брату, погибшему два дня тому назад.
Этот траур, подобно трауру Гамлета, был не только в одежде, но и в его сердце; граф был бледен, что свидетельствовало о пролитых слезах и пережитых страданиях.
Графине довольно было одного быстрого взгляда, чтобы все это оценить. Никогда красивые лица не бывают так прекрасны, как после слез. Никогда еще Шарни не был так хорош, как в эту минуту.
Она на мгновение прикрыла глаза, слегка откинула голову, словно желая вздохнуть полной грудью, и прижала руку к готовому разорваться сердцу.
Когда она снова открыла глаза, она увидела, что Шарни стоит на том же месте.
Андре жестом и взглядом будто спрашивала его, почему он не вошел, и ее взгляд и жест были настолько красноречивы, что он отвечал:
— Я ждал вашего приказания, графиня. И он шагнул в комнату.
— Прикажете отпустить карету вашего сиятельства? — спросил старик, исполняя настойчивую просьбу лакея графа.
Граф взглянул на Андре с непередаваемым выражением, а она, словно потерявшись, снова прикрыла глаза и застыла в неподвижности, затаив дыхание, будто не слыша вопроса и не понимая выражения его глаз.
Однако оба они прекрасно друг друга поняли.
Шарни попытался уловить хоть малейший знак, который указывал бы ему на то, что ему следовало ответить. Он заметил, как по телу Андре пробежала дрожь, и не зная, чему ее приписать: опасению, что граф не уйдет, или желанию, чтобы он остался, — он ответил:
— Прикажите кучеру подождать. Дверь затворилась, и, может быть, впервые после свадьбы граф и графиня остались одни. Граф первым нарушил молчание.