Натуральный Громозека. Дело правильное – пива в животе не утаишь… Ну что ж, по крайней мере, понятно, куда подевался третий вертухай из присутствующих в бараке. Калькуляция (столбиком) протекала машинально: двое за пивом, третий у дырки, двое на вышках, еще трое в обществе Райнова сгружают продукты и вытягивают трупы из подвала…
А дальше события неслись с такой скоростью, что просто дух захватывало.
– Пописать, – признался я и сделал робкий шаг.
Не знаю уж, чем ему не понравилось мое доброе интеллигентное лицо, он быстро упрятал в штаны свое срамное хозяйство и сдернул автомат. Впрочем, роли это уже не играло – за неповоротливость надо платить. Я ударил так, что костяшки кулака загудели, треснула кость (не моя), оппонент от боли выпучил глаза и, сделав оборот по правилу буравчика, хряпнулся мордой. Синдром внезапной смерти.
Или нет?
Пожалуй, нет. Рановато думать о смерти. Я сорвал с него чудом удержавшийся автомат и истошно взвыл:
– Не бейте меня!..
Снаружи пьяненько загоготали. Правильная реакция. Громила застонал, выхаркивая сгусток крови, когда я снайперски врезал прикладом по шейным позвонкам. А вот и синдром внезапной смерти. Что за пагубная страсть – мочить в сортире кого ни попадя?
Великий недочет Михаила Тимофеевича Калашникова – в его творении практически невозможно бесшумно загнать патрон в ствол. Будешь делать это тихо – он просто не загонится. Я сделал это резко – и выметнулся из сортира, согнувшись в три погибели. Расслабленные вертухаи еще не повалили из дежурки, хотя уже топтались у порога. Навстречу по проходу с физиономиями отпетых лунатиков топали Шмаков и Хомченко (и где они нахватались этой гадости?). Я прижался к стене и очень вовремя: вылупился сыто рыгающий Чвыр, вскинул укороченный «калаш».
– А вы куда, скоты безмозглые?..
Не очень выигрышная диспозиция. Гонорея в дежурке, его не видно, и чем он там занят – поди разберись. А Чвыр повернет голову, обнаружит периферийным зрением сплюснутое тело, непроизвольно станет палить…
Сообщники забормотали о малой нужде, которая всегда нагрянет, когда ее не ждешь; я решил не тянуть резину, метнулся на упреждение, посылая казенник в изрытую оспой челюсть.
Рожу Чвыра качественно перекосило, с такой вот перекошенной рожей он и въехал в косяк. Вяло заструился на пол. Я метнулся в проход, не дожидаясь, пока он разляжется. Естественная защита, лучше не придумаешь. А дальше – отдельные вспышки с частотой один кадр в секунду. Гонорея вырастает над столом с отвешенной челюстью. Бутылка делает опасный крен, рука фиксируется на автомате, который лежит на столе. Не успевает разбиться бутылка, как разражается стрельба: вспышки пламени вырываются из ствола с пламегасителем. А мне тяжеловато взгромоздить автомат поверх плеча перекошенного Чвыра, который не спеша продолжает сползать на пол. Кусочки свинца дерут униформу, Чвыр вопит, давясь кровью, а я вынужден убраться за косяк, чтобы не убили. Шмаков подхватывает с пола безхозный автомат, делает прыжок, перелетая открытое пространство, короткая очередь в проем. Эффект достигнут – слава поворотливым мужикам! Гонорея роняет автомат, хватается за лицо…
Я метнулся в сортир, украшенный очередным трупом, отстегнул ремень с подсумком, который теперь уж точно Мамону не понадобится, стянул с него бутсы (велики на три размера, но какая разница?). Вернувшись назад, я стал свидетелем возмутительной сцены: подельники успели похватать оружие, боеприпасы и теперь судорожно подпрыгивали вокруг стола и давились немецким пивом!
– Да вы совсем охренели! – Я ворвался в дежурку, отобрал у Шмакова бутылку… и начал лихорадочно хлебать, запрокинув голову.
– Михаил… – бормотал ошарашенный Шмаков. По синей бороде текли золотистые капли, – Михаил… Не могу поверить… Я человека убил…
– Подумаешь, какие нежности, – сплюнул я. – Успокойся, Коля, один раз – еще не водолаз.
«Элегантно», чисто по-офицерски, матюкаясь, Хомченко сдергивал с покойного Гонореи пятнистую куртку. Замерзнуть боялся? Автоматная очередь простучала снаружи. Длинная – на все тридцать патронов в магазине. И сразу за ней – ливень огня! Мы все подпрыгнули. Какой резон стрелять с вышек, если неизвестно, что происходит в бараке? Райнов! – осенило меня. Услышал выстрелы и понял, что мы действуем, решил вступить со своей стороны. О, хоть бы так и было…
– Мужики… – заторопился я, – Райнов валит своих… Пулей из барака, но не забывайте про часовых на вышках, берегите свои героические задницы. Бегите к подсобкам, где машина – кричите, что свои, а то перебьет вас сдуру. Вперед, мужики, эту жизнь стоит прожить…
Когда я ворвался в спальное помещение, интенсивность огня за бортом нарастала. Полагаю, спящих уже не было. Но информировать народ я был обязан.
– Эй, вставайте! – завопил я. – Счастье пришло, откуда не ждали! Это побег, россияне! Кто хочет попытать удачи, драпайте из барака! Рассыпайтесь по ущелью, лезьте в горы, в леса! Кто хочет подохнуть, оставайтесь!..
Я хотел еще добавить, что не стоит покидать барак, пока не смолкли выстрелы. Но не стал терять время – сами сообразят. Опрометью кинулся к выходу – какое острое ощущение вкуса жизни!.. Скатился с крыльца – и за бочку с дождевой водой, из которой хлестало через край. Надо же случиться – дождь шарашил со страшной силой! Видимость – местами, в ситуацию вникать крайне сложно. В меня не стреляли. Я сунул голову в бочку, отфыркался, перекатился за горку «неосвоенной» щебенки и начал разбираться с запутанной ситуацией. Сообщники разлетелись, как семена одуванчиков, трупов у порога не было, и то ладно. У приземистых сараюшек, выстроенных буквой «П», силуэт фургона – пятиместный пикап с металлическим кузовом. Глухо лаяла собака (из помещения!). Под дверью кузова кто-то скрючился, поливал огнем северо-западный угол периметра. Еще чьи-то ноги. У сараюшек шевельнулся третий. Перебежал, выпустив короткую очередь. Эти трое не воевали меж собой, у них имелся общий противник – часовой на вышке! Не причина ли для сдержанного оптимизма?.. Вертухай строчил из РПК, не давая троице покинуть укрытие, делал это довольно мастерски (слава богу, прожектор не включил), и не будет у парней шанса, пока не иссякнут боеприпасы. А время, между прочим, не резиновое…
«Вторая вышка! – сверкнуло в голове. – Диагональ, юго-восточный угол!» Я прижался к закрытому рубероидом фундаменту, засеменил на обратную сторону барака. Тарзаном прыгнул в кусты, растянулся на прелой листве, готовясь поливать вышку. Но здешний часовой не подкачал – висел, переломившись. Не жилец определенно…
А за углом стрельба разгоралась. Пауза – достаточная, чтобы вертухай сменил магазин, и снова истерично лаял проверенный историей пулемет. Решение нашлось. Раз уж я оказался на обратной стороне… Я помчался дальше, вдоль восточной оконечности. Нырнул в траншею, вырытую в полный профиль, продвинулся на корточках вдоль забора – трансформаторная будка, северо-восточный угол, поднял автомат, прижался к дощатому ограждению и, лелея слабую надежду, что товарищи не станут палить по своему, начал смещаться под извергающую лавину свинца вышку…