Коннетабль позеленел, откланялся герцогине и, не помня себя от бешенства, вышел из Лувра.
Придя в свой кабинет, он швырнул на пол шляпу и взревел:
– О, эти короли, эти женщины! Неблагодарные свиньи! Им подавай только успехи!
– Ваша светлость, – доложил слуга, – там какой-то человек хочет с вами поговорить.
– Пошлите его к черту! – откликнулся коннетабль. – Мне не до приемов! Пошлите его к господину де Гизу!
– Ваша светлость, он только просил меня, чтоб я назвал вам его имя. А зовут его Арно дю Тиль.
– Арно дю Тиль? – вскричал коннетабль. – Это другое дело! Впустить!
Слуга поклонился и ушел.
«Этот Арно, – подумал коннетабль, – ловок, хитер и жаден, а помимо прочего, лишен всякой совести и щепетильности. О! Вот если бы он мне помог отомстить всем этим мерзавцам! А впрочем, какая от мести выгода? Нет, он должен мне вернуть милость короля! Он знает много! Я уж хотел было пустить в ход тайну Монтгомери, но если Арно придумает что-нибудь похлестче, тем лучше для меня».
В этот момент ввели Арно дю Тиля. В лице плута отразились и радость, и наглость. Он поклонился коннетаблю чуть не до земли.
– А я-то думал, что ты попал в плен, – сказал ему Монморанси.
– Так оно и было, ваша светлость, – ответил Арно.
– Однако же ты улизнул, как я вижу.
– Да, ваша светлость, я им уплатил, но только особым способом – обезьяньей монетой. Вы прибегли к своему золоту, а я – к своей хитрости. Вот мы и оба теперь на свободе.
– Ну и наглец ты, братец! – заметил коннетабль.
– Никак нет, ваша светлость. Все это дело житейское, я просто хотел сказать, что человек я бедный, вот и все.
– Гм!.. – проворчал Монморанси. – Чего же ты от меня хочешь?
– Деньжонок… А то я совсем поистратился.
– А почему это я должен снабжать тебя деньгами? – снова спросил коннетабль.
– Придется уж вам раскошелиться, заплатить мне, ваша светлость.
– Платить? А за что?
– За новости, которые я вам принес.
– Еще посмотрим, какие новости…
– И мы посмотрим, какая будет оплата…
– Наглец! А если я тебя повешу?
– Малоприятная мера, которая заставит меня высунуть язык, но уж никак его не развяжет.
«Мерзавец отменный, что и говорить, но пусть уж он считает себя незаменимым», – подумал Монморанси, а вслух сказал:
– Ладно, я согласен.
– Монсеньор очень добр, – ответил Арно, – и я позволю себе напомнить вам ваше благородное обещание, когда вы будете расплачиваться за понесенные мною расходы.
– Какие расходы? – удивился коннетабль.
– Вот мой счет, ваша светлость, – поклонился Арно, подавая ему тот самый знаменитый документ, который разрастался у нас на глазах.
Анн де Монморанси бегло просмотрел.
– Верно, – согласился он, – тут, помимо нелепых и вымышленных услуг, есть и такие, что были действительно полезны в свое время, но теперь я могу вспоминать о них только с досадой.
– Ба, ваша светлость, а не преувеличиваете ли вы свою опалу? – невинно спросил Арно.
– Что? – подскочил коннетабль. – Разве ты знаешь… разве уже стало известно, что я в опале?
– Все – и я в том числе – сомневаются в этом.
– Если так, – с горечью покачал головой коннетабль, – то можешь сомневаться и в том, что сен-кантенская разлука виконта д’Эксмеса и Дианы де Кастро ничем не помогла, ибо и по сю пору король не желает выдать свою дочь за моего сына.
– Не убивайтесь так, ваша светлость, – едко усмехнулся Арно. – Я полагаю, король охотно отдаст вам свою дочь, коли вы сумеете ему вернуть ее.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать, что наш государь печалится ныне не только об утрате Сен-Кантена и о сен-лоранском поражении, но и об утрате своей нежно любимой дочери Дианы де Кастро, которая после осады Сен-Кантена исчезла, и никто не может с точностью определить, что с ней сталось. Десятки противоречивых слухов о ее исчезновении носятся по столице. Вы только вчера прибыли, монсеньор, и ничего не знаете, да и я сам узнал об этом лишь нынче утром.
– У меня были другие заботы, – заметил коннетабль, – и мне нужно думать не о минувшей моей славе, а о теперешнем моем бесславии.
– Совершенно верно, ваша светлость. Но не расцветет ли ваша слава вновь, если вы скажете королю примерно так: государь, вы оплакиваете вашу дочь, вы ищете ее повсюду, расспрашиваете всех о ней, но только я один знаю, где она находится, государь!..
– А ты это знаешь, Арно? – живо спросил коннетабль.
– Все знать – таково мое ремесло, – отвечал шпион. – Я сказал, что у меня есть новости для продажи, и как видите, мой товар отменного качества. Вы об этом подумали? Подумайте, монсеньор!
– Я вот думаю, что короли всегда хранят в памяти ошибки своих слуг, но не подвиги. Когда я верну Генриху Второму его дочь, он поначалу придет в восторг и вознаградит меня всем, чем только можно. Но потом Диана поплачет, Диана скажет, что ей лучше умереть, чем выйти за кого другого, кроме виконта д’Эксмеса, и король по ее настоянию и по проискам моих врагов станет больше думать о проигранной мною битве, нежели об отысканной мною дочери. Таким образом, все мои труды пойдут только на благо виконту д’Эксмесу.
– Так вот и надо бы, – подхватил Арно с гаденькой улыбкой, – надо бы, чтобы, когда герцогиня де Кастро объявится, виконт д’Эксмес тут же бы и сгинул! Вот бы здорово получилось!
– Но для этого нужны крайние меры, к которым прибегать опасно. Я знаю, у тебя хваткая рука, да и язык ты держишь за зубами. Однако…
– Ваша светлость, вы не поняли моих намерений, – вскричал Арно, разыгрывая негодование, – вы меня просто-напросто очернили! Вы изволили подумать, что я хочу вас избавить от юноши каким-нибудь этаким… – он сделал выразительный жест, – манером! Нет, тысячу раз нет! Есть совсем иной, лучший путь…
– Какой же?.. – вырвалось у коннетабля.
– Сначала давайте договоримся, ваша светлость, – отозвался Арно. – Извольте, я вам укажу, где находится заблудшая овечка. Затем расскажу, каким образом я избавлю вас хотя бы на время, нужное для бракосочетания герцога Франциска, от опасного соперника. Вот вам уже две блестящие заслуги, монсеньор! Что же вы со своей стороны можете мне предложить?
– А что ты просишь?
– Вы рассудительны, я тоже. Ведь вы платите не торгуясь, верно? Так как же будет с тем скромным счетом, который я имел честь только что вам представить?