– Теперь я не смею вас задерживать, адмирал. Вы сделали для меня больше, чем требовал долг, и если его величество соблаговолит уделить мне одну минуту для разговора…
– После, сударь, после, я не отказываю, – перебил его Генрих, – но сейчас это совершенно невозможно!..
– Невозможно? – с отчаянием повторил Габриэль.
– А почему, государь, невозможно? – с полнейшим спокойствием спросила Диана, к великому удивлению Габриэля и самого короля.
– Как, – запинаясь, спросил король, – вы полагаете…
– Я полагаю, государь, что долг короля – воздавать должное каждому из своих подданных. Что же до вашего обязательства по отношению к виконту д’Эксмесу, так оно, по моему мнению, одно из самых законных и священных.
– Ну конечно, конечно… – залепетал Генрих, пытаясь прочесть в глазах Дианы ее тайный замысел, – и я желаю…
– …немедленно выслушать виконта д’Эксмеса, – договорила Диана. – Правильно, государь, такова справедливость.
– Но ведь вашему величеству известно, – сказал пораженный Габриэль, – что при этом разговоре не должно быть свидетелей?
– Господин де Монморанси все равно собирался уходить, – заметила госпожа де Пуатье. – Что касается адмирала, то вы сами взяли на себя труд объявить ему, что больше его не задерживаете… Остаюсь только я… Но поскольку я присутствовала при заключении вашего соглашения и могу теперь в случае надобности напомнить или уточнить какое-нибудь обстоятельство, вы, надеюсь, разрешите мне остаться?
– Еще бы… еще бы… я прошу вас об этом, – пробормотал Габриэль.
– Тогда мы покидаем вас, ваше величество, и вас, сударыня, – сказал Монморанси.
Поклонившись Диане, он одобряюще кивнул ей. Впрочем, сейчас она вряд ли нуждалась в его поддержке.
Колиньи, со своей стороны, не побоялся обменяться рукопожатием с Габриэлем и отправился следом за своим дядюшкой.
Король и его фаворитка остались наедине с Габриэлем, все еще ломавшим себе голову над этим неожиданным и непонятным благоволением, которым его удостоила мать Дианы де Кастро.
Хотя Габриэль и умел владеть собой, лицо его было все-таки бледно и голос прерывался от волнения, когда после долгого молчания он заговорил:
– Государь! С дрожью в сердце, но с полным доверием к королевскому слову я осмеливаюсь напомнить вашему величеству торжественное обязательство, кое вы соблаговолили взять на себя. Граф де Монтгомери жив еще, государь! Если бы было иначе, вы бы прервали мою речь…
Задохнувшись, он остановился. Король, казалось, застыл в угрюмом молчании. Габриэль продолжал:
– Итак, государь, граф де Монтгомери жив, а оборона Сен-Кантена, по свидетельству адмирала, была продлена моими усилиями до последней возможности. Свое слово я сдержал, государь, – сдержите ваше. Государь, верните мне моего отца!
– Однако… – заколебался Генрих II.
Он взглянул на Диану де Пуатье, но та была невозмутима и предельно спокойна.
Положение было трудное. Генрих свыкся с мыслью, что Габриэль либо в могиле, либо в плену, и уж никак не предвидел, что придется дать ответ на его грозное требование.
Видя, что король колеблется, Габриэль почувствовал, как невыносимая тоска сжимает его сердце.
– Государь, – выкрикнул он в порыве отчаяния, – не могли же вы, ваше величество, забыть!.. Вспомните, ваше величество, нашу беседу! Вспомните, какое обязательство я взял на себя и какое вы дали мне!
Король против своей воли сочувствовал горечи и отчаянию благородного юноши, в нем проснулись добрые побуждения.
– Я помню все, – сказал он Габриэлю.
– О, благодарю вас, государь! – воскликнул Габриэль, и в его взгляде сверкнула радость.
Но тут раздался бесстрастный голос госпожи де Пуатье:
– Король, разумеется, помнит все, господин д’Эксмес, но вы-то, по-моему, кое-что позабыли.
Молния, внезапно упавшая к его ногам, не поразила бы так Габриэля, как поразили его эти слова.
– Что такое?.. – растерянно прошептал он. – Что же я позабыл?..
– Добрую половину своего обета, – отвечала Диана. – Вы сказали его величеству примерно так: «Государь, чтобы освободить моего отца, я остановлю неприятеля в его победном шествии к сердцу Франции».
– И разве я этого не сделал? – спросил Габриэль.
– Верно, – ответила Диана, – но вы при этом добавили: «И если этого будет мало, я возмещу потерю Сен-Кантена взятием другого города у испанцев или у англичан». Вот что вы говорили сударь. Поэтому, на мой взгляд, вы сдержали свою клятву только наполовину. Что вы можете возразить? Вы продлили оборону Сен-Кантена на несколько дней, не спорю. Этот город вы защитили, пусть так, но я не вижу взятого города. Где он?
– О господи, господи! – только и мог проговорить ошеломленный Габриэль.
– Теперь вы видите, – продолжала Диана с тем же спокойствием, – что моя память точнее, чем ваша. Теперь, надеюсь, вы тоже вспомнили?
– О да, верно, теперь я вспоминаю! – усмехнулся Габриэль. – Но говоря так, я хотел сказать, что для Сен-Кантена я сделаю все возможное и невозможное, только и всего… А отвоевать сейчас город у испанцев или англичан… Да разве это возможно? Скажите, государь! Ваше величество, отпуская меня в путь, вы молчаливо согласились на первую мою жертву и даже не намекнули на то, что мне придется пойти и на вторую. Государь, к вам, к вам я обращаюсь: целый город – за жизнь одного человека, разве этого мало? Можно ли из-за слова, вырвавшегося в минуту возбуждения, возлагать на меня новую задачу, во сто крат тяжелее прежней, и… притом, как нетрудно понять, совершенно невыполнимую!
Король собирался было заговорить, но Диана поспешила предупредить его.
– Что может быть легким и выполнимым, – сказала она, – если речь идет о страшном преступнике, заточенном за оскорбление его величества? Чтобы добиться недостижимой цели, вы избрали недостижимые пути, господин д’Эксмес! Но с вашей стороны несправедливо требовать выполнения королевского слова, когда вы сами не сдержали до конца свое! Долг короля так же суров, как и долг сына. Вы хотите спасти своего отца – пусть так, но ведь король печется обо всей Франции!
Диана, бросив на короля многозначительный взгляд, как бы напомнила ему, насколько опасно выпустить из могилы старого графа Монтгомери вместе с его тайной.
Тогда Габриэль решился на последнюю попытку и, протягивая руки к королю, выкрикнул:
– Государь, к вам, к вашей справедливости, к вашему милосердию я взываю! Государь, дайте срок, придет время, будет возможность, я обещаю: я верну родине этот город или умру в бою! Но пока… пока… государь, дайте мне возможность повидать своего отца!