Когда Андрей с паном Михайским пересекли границу Косова, то сразу же почувствовалось, что они попали в какую-то иррациональную реальность. В сравнении с теми территориями, по которым они путешествовали последние сутки, территория «молодого независимого государства», как себя позиционировали косовские албанцы и их покровители, выглядела сумбурным, хаотичным табором. Казалось, вся территория этого края представляет собой сплошную деревню, не слишком зажиточную и не самую опрятную. Наиболее нищенски выглядели поселения косовских цыган, где вдоль дорог стояли плохо одетые, чумазые дети, занимающиеся попрошайничеством.
Впрочем, яркими заплатами на этой всеобщей серости выглядели помпезные, навороченные виллы, высящиеся то здесь, то там посреди бывших, почти повсеместно заброшенных сельхозугодий. Криминальные косовские нувориши, сколотившие себе состояние на торговле наркотиками, оружием, живым товаром и человеческими органами, отмыв грязные, кровавые деньги в подставных фирмах, которые без труда открыли в странах Евросоюза, в роскоши себе не отказывали. Было совершенно непонятно, на что живет это странное, искусственное государствишко, если ни засеянных полей, ни дымящих заводов почти нигде заметить не удалось.
Сама Приштина тоже ничем особенным не впечатлила. Казалось, люди здесь живут как бы понарошку. Понарошку где-то работают, понарошку ходят в свои кафе и рестораны, понарошку женятся и рожают детей. В самой атмосфере косовской столицы витало что-то временщицкое, ненадежное, чемоданное. Улицы, замусоренные во многих местах, навевали скуку и уныние. Но и здесь были заметны новостройки ультрасовременных громадин, которые наверняка возводились на все те же криминальные, героино-трансплантантные капиталы. Мир, созданный криминалом, живущий криминалом и дышащий им…
«Недаром пан Михайский так резво погнал домой, как только мы с ним расстались», – сворачивая на улицу, названную именем Матери Терезы, усмехнулся Лавров.
Их расставание и впрямь было довольно скоротечным и весьма эмоциональным. Когда за окном «Опеля» замелькали городские кварталы Приштины, сидевший на пассажирском кресле пан Михайский нетерпеливо заерзал, давая понять, что ему здесь как-то не очень по душе и хочется поскорее удалиться хотя бы в соседнюю Черногорию. Пусть это еще не его родная Польша, но более цивилизованная, приспособленная для нормальной жизни страна, чем Косово.
Андрей сбавил скорость и остановился у дома с большой вывеской на стене. Из надписи на английском языке, которая дублировала написанное по-албански, явствовало, что здесь базируется «Общество американо-косовской дружбы» имени бывшей американской политиканши Мадлен Олбрайт. Посмотрев на косовский и американский флаги, висящие над входом, Лавров пренебрежительно поморщился. Ему была крайне неприятна бесформенная тетка из американского истеблишмента, прославившаяся тем, как она «отблагодарила» сербов за свое спасение в годы минувшей войны. Если бы не сербские партизаны, ее ждать могла только газовая камера и крематорий. И едва ли кто-нибудь и когда-нибудь вспомнил бы это имя. Но она выжила и ответила спасшему ее народу самой черной неблагодарностью, вместе со своим патроном Клинтоном направив бомбить Сербию эскадрильи военных самолетов…
Видимо поняв, о чем сейчас подумал Лавров, пан Михайский тоже посмотрел на вывеску и кисло резюмировал:
– Как бы там ни было, Америка всегда и во всем права. Я понимаю – вы думаете совсем иначе, но России – нравится ей это или нет – с этим фактом придется смириться. Вы обещали деньги на обратный путь, – неожиданно сменил он тему разговора.
Достав несколько крупных купюр евро, Андрей молча протянул их старику. Этого должно было хватить и на горючее, и на питание с ночлегом. Открыв дверцу, он вышел из машины, намереваясь идти к центру города.
– Э, вы куда? – встревожился пан Михайский. – Вы мне не сказали, где заложена мина.
– Если мина где и заложена, то только здесь, – оглянувшись, рассмеялся Лавров и указал на его голову. – Мина неприязни и недоброжелательства к России. А в вашем доме мины нет. Желаю здравствовать.
– Это что же, выходит, вы меня обманули? – растерянно проговорил старик, глядя ему вслед.
– Скажем так, пошутил. Прощайте! – на ходу бросил Андрей, небрежно помахав ему рукой.
Вконец разочарованный и раздосадованный, пан Михайский сердито плюнул, плюхнувшись за руль, резко дал газу и с пробуксовкой колес, визжащих и скрежещущих на всю улицу, круто развернулся в обратную сторону, при этом чуть не врезавшись в уличный фонарь. Судя по всему, старика это несколько остудило, и он тронулся в путь уже куда спокойнее и аккуратнее.
Через четверть часа Лавров подходил к многоэтажке с огромным бетонным козырьком у входа, перед которым выстроилось несколько такси. На самом верху, над крышей здания, высились огромные объемные буквы, которые извещали, что это «Отель «Гранд», по словам торговки цветами, лучший отель в городе, с энным числом звезд. Невдалеке от гостиницы высился памятник какому-то молодому албанцу с «АКМ» и заткнутым за пояс револьвером. Надпись на постаменте уведомляла, что это некий Захир Паязити, национальный герой Косова. «Тоже, наверное, какой-нибудь мясник, наподобие тутошнего главаря Тачи, – поднимаясь по ступенькам, мысленно отметил Андрей. – Тут, похоже, что ни мясник – то герой, что ни герой – то мясник…»
Войдя в вестибюль и отметив про себя не слишком старательно отмытые окна, он тут же однозначно определил, что насчет звезд его недавняя собеседница явно перебрала. Впрочем, недостатки сервиса персонал отеля изо всех сил старался компенсировать своими (как, наверное, им думалось) крутыми американизированными закидонами. То и дело срывающиеся с языка портье «о-кей» и «вау» смотрелись провинциально и убого. Узнав о том, что «мистер Ринненган» намеревается остановиться здесь на несколько дней, портье попросил Лаврова заполнить анкету и вручил ему бланк, похожий на тот, который тому совсем недавно пришлось заполнять при пересечении косовской границы. Оплатив однокомнатный номер на пять дней вперед, Андрей получил ключ и поднялся на третий этаж.
Обстановка номера, оформленного в духе дизайнерских канонов начала 90-х, выглядела не бедной, но уже потрепанной временем. Скорее всего, в ту пору, когда еще существовала единая Югославия, здесь и впрямь был отель, имеющий несколько звезд. А теперь… Андрей щелкнул выключателем, и под потолком в плафоне, не протиравшемся от пыли последние несколько дней, тускловато засветилась маломощная лампочка. Из крана в ванной неохотно потекла вялая струйка воды. Это означало, что о душе не стоит даже мечтать. Лавров запер дверь номера на ключ и с удовольствием снял опостылевшие парик и фальшивую растительность, приклеенную к лицу, после чего, набрав в таз воды и кое-как ополоснувшись, растянулся на постели.
Проснулся он, когда уже наступила настоящая ночь. Включил свет и, немного поманипулировав перед зеркалом, снова стал мистером Майклом Ринненганом. Немного похромав по комнате, чтобы войти в образ, он водрузил на нос очки и, сутулясь, с опущенным плечом спустился в холл гостиницы. Здесь было немноголюдно. Двое каких-то крупнотелых белобрысых немцев о чем-то шушукались, сидя в углу за декоративной пальмой. Болтавшие о чем-то своем портье и охранник выжидающе обернулись к чудаковатого вида иностранцу в нелепых круглых очках.