А ведь как красиво и культурно все начиналось… Пришли, поговорили – так и так, мол, вы, полковник, в большом кабинете сидите, все бумаги по всем складам у вас в руках. Что и где лежит, за минуту можете узнать. А есть люди, готовые платить хорошие деньги за эту информацию. Никакого криминала, всего лишь бизнес! И делать почти ничего не нужно – всего лишь коротенькую справочку иногда… А деньги за эту справочку будут платить очень приличные. А что было делать? Смотреть, как все армейское имущество спокойно разворовывают те, кто поумней, и как миллионы мимо плывут?! Согласился – и пошло. Сначала тушенка, а потом вещи и посерьезнее… Вот только эта крыса пока еще не знает, какой я ему сюрприз приготовил… Ничего, сейчас узнаешь, и морда твоя еще длинней станет!»
– Полковник, у вас сейчас такой загадочный вид… Что-то случилось? Или наверху вам генерала решили дать?
– Почти угадал. – Сидоров повернулся к худощавому и кивнул. – Только все наоборот, дружище. Как в старом анекдоте.
– То есть? – насторожился Бочкин и недобро прищурился.
– А то и есть, – почти весело отозвался полковник, – что наверху как раз решили дать мне по шапке. Или, если хочешь, под зад пинка. Все, кончилась моя служба, кина не будет! И фирмочке «Подскажем, где добришко лежит» тоже полный этот самый…
– Ты сейчас это серьезно?
– Более чем и как никогда. Добрые люди шепнули, что будет не то сокращение очередное, не то кто-то решил на мое место своего человечка пристроить – да это и не важно… Важно то, что в ближайшее время я куплю большую лопату и поеду на дачу грядки под георгины вскапывать. – Сидоров, отбрасывая деланую веселость и уже не пытаясь скрыть душившую его злобу, принялся ожесточенно ворошить палкой головни костра, взметая облачка пепла и искр. – И это еще не самый плохой вариант. Сам знаешь, сегодня могут ведь и без всякой пенсии выгнать к чертовой матери с волчьим билетом, а то и вообще погоны сорвать и за решетку засунуть – у нас это сейчас модно… Война с коррупционерами и оборотнями, мать их… Так что, господин посредник, придется вам нового информатора окучивать!
– Так, значит… – Бочкин некоторое время очень серьезно смотрел на полковника, потом задумчиво кивнул и спросил: – А на лопату-то хоть денег скопил, нет?
В ответ Сидоров только многозначительно скривился и сплюнул в костер.
– Кажется, у вас в армии это называется дембельский аккорд…
– В смысле? Ты на что намекаешь?
– Я не намекаю, я прямо говорю: если тебя «уйдут», то было бы неплохо напоследок отхватить солидный куш… и только дурак от этого откажется, нет? Но товар, как ты понимаешь, нужен дорогой – как нынче любят говорить, эксклюзивный!
– Эксклюзивный, – скептически хмыкнул полковник и начал прикуривать новую сигарету. – Новейший истребитель пятого поколения или уж сразу ядерную бомбу? Так нет у меня к ним доступа, да и кто купит такую хрень? Это ж миллионы долларов!
– В мире немало людей, готовых выложить любые деньги за стоящий товар, – несколько расплывчато ответил посредник, уже не первый год вращавшийся среди покупателей и продавцов темных рынков всех оттенков и уровней. – Ты на досуге подумай…
– А знаешь что, Бочкин? – Доселе мрачноватое лицо полковника буквально осветилось некой новой мыслью и вызвало у посредника забавные ассоциации с алкоголиком, мучающимся с похмелья и неожиданно вспомнившим, где у него должна оставаться заначка в виде вожделенной стопки водки. – А ведь, кажется, есть у меня такой товар…
…Вострецов медленно приоткрыл глаза и тут же вновь крепко зажмурился, рефлекторно сжимая зубы от боли и вытягиваясь всем телом. Лучше бы он этого не делал – стало только хуже. Боль, казалось, была везде, и она была очень разной – от тупо-глухой, лениво ворочавшейся где-то в глубине, до острой и жгучей, время от времени раскаленным штыком пронзавшей избитое и израненное тело то здесь, то там. Не так уж и давно прапорщик сознание от боли потерял; теперь в сознание пришел – и, похоже, тоже от боли. Лучше бы уж и оставался там, за черной занавеской, где не было ни страха, ни боли, ни этого мерзкого чувства растерянности и полной беспомощности. И еще чувства унижения, от которого хотелось не то по-детски заплакать, не то просто биться головой об стену – стучать и стучать, до тех пор, пока снова не придет спасительная чернота беспамятства.
«Не так уж и давно? Тебе-то откуда знать, сколько времени прошло с той минуты, когда тебя в «уазике» чем-то шандарахнуло, – размышлял Вострецов, прислушиваясь к ощущениям в разбитом теле и стараясь даже дышать неглубоко и пореже, чтобы не тревожить, не провоцировать лишний раз эту проклятую боль. – Плечо забинтовано… А кровь-то на бинтах уже почернела, подсохла… Наверное, все же осколок какой. Если бы пуля из пулемета, то плечо в лоскуты разнесло бы, и ты, прапор, уже давно холодный бы лежал. И мухи над тобой роились… Хотя мух, я смотрю, и здесь хватает… Где же это я, а? Вроде камера тюремная: дверь железная с крохотным окошком, на окне решетка. Знать бы еще, чья это тюрьма…»
– Эй! Есть там кто? Воды… – Вострецов сам удивился своему голосу – едва слышному и какому-то чужому, жалкому и прерывающемуся. Прапорщик попробовал шевельнуть правой рукой. Получилось. Попытался сжать пальцы в кулак и постучать по доскам нар – не смог, только новая волна боли рванулась в теле, выжимая обильную холодную и липкую испарину. Вострецов вновь сжался, подождал, когда боль чуточку ослабнет, и снова позвал: – Суки! Воды! Воды дайте… люди вы или… Пи-ить!
За дверью вроде бы послышалась какая-то возня или шаги; звякнула, откидываясь, стальная пластина «кормушки», и в окошке мелькнуло темное лицо – вероятно, охранника или надзирателя. Затем в замке заворочался ключ, и дверь открылась, пропуская в камеру здоровенного темнокожего парня в камуфляже. Здоровяк подошел к нарам, минуту-другую молча с интересом разглядывал раненого пленника, затем что-то спросил на языке, который прапорщику показался абсолютно незнакомым – не то искаженный английский, не то местный африкаанс, а может быть и вообще диалект какой.
– Нихт ферштеен, донт андерстенд ю… Воды! Вассер, уотер, плиз… Не понимает, сука. Воды дай, падла! – Вострецов в отчаянии просто поднял руку и, превозмогая боль, знаками показал, как он пьет из воображаемой кружки. – Брат, ну понял? Уотер…
– Уотер? Йес, баас! Ван момент, – негр улыбнулся, демонстрируя зубы, которым позавидовала бы половина Голливуда, кивнул и вышел из камеры. Вернулся меньше чем через минуту, и не пустой – темные пальцы огромного кулака сжимали алюминиевую кружку.
Вострецов, собрав все свои силы, немного приподнялся и, еще не очень веря своему счастью, потянулся к вожделенной кружке с водой. Рука предательски, противно и жалко тряслась, да черт уж с ней…
– Брат, вот… спасибо… – Пересохшие, разбитые губы слушались тоже плохо.
– Плиз! – Здоровяк вновь широко улыбнулся и выплеснул содержимое кружки прапорщику в лицо. После чего несколько секунд все с той же улыбкой наслаждался произведенным эффектом, а затем развернулся и вышел, грохнув железом двери…