– Есть информация, что покойную Зию Нуретову за три дня до гибели оперировал некий врач Калитов.
– Калитов? Ха-ха! Здорово!
– Слышала о таком?
– Самый дорогой гинеколог нашего города. Ты понял, <I>что</K> Зие делал этот эскулап?!
В груди Геннадия екнуло – есть, сдвинулось с места. Зию прооперировали, чтобы сделать ее снова девственницей! Ай да злодеи, ай да проворные ребята. Но на любую старуху находится проруха. Поистине, язык мой – враг мой! Если бы они не трепали языками в присутствии Самсонова…
– Ты где, Егоров?
– Здесь.
– Поняла. Значит, садись в свою колымагу и вертай обратно. Я знаю, где этот сыч Калитов живет, мы его вынем из постельки и пристрастно с ним поговорим. Позаимствую у спящей Ленки одну из ее фотографий из альбомчика. Может, Калитов ее признает?
– Молодец!
– Не радуйся раньше срока. Жду тебя.
В обратную сторону мчаться было куда приятнее. Сдвинулось дело, пошло! Геннадий лихо затормозил перед Одоевой, визжа шинами об асфальт. Она прыгнула на переднее кресло рядом с ним.
– Поехали!
Калитов Сысой Савельевич жил в одном из престижных районов, недалеко от центра.
– Ну и имя у него, – сказал Геннадий, – не выговоришь. Сысой, да еще Савельевич. Кто его так назвал?
– Родители. Ха! У него родители интеллигентные были. О них как-то местная телекомпания передачу выпустила ко Дню города.
– Померли уже?
– Наверное, если ему шестьдесят семь.
– Откуда ты про него знаешь?
– Он – светило гинекологии. Каждой даме хочется, чтобы ее осматривал суперврач, а не простой заштатный мужичок-извращенец.
– Гинекологи, в твоем понимании – извращенцы?
Лиза неопределенно хмыкнула и вдруг положила руку на руль:
– Все, подъехали, сворачивай в проулок и ставь машину у подъезда.
Геннадий нажал на тормоз, выключил зажигание и фары и спросил, посмотрев на Одоеву:
– А он нас впустит?
– Какой ты, Егоров, пришибленный! Пустит – не пустит… Нам каждая минута дорога, не до сантиментов.
Они вылезли из машины и вошли в освещенный подъезд.
– Ну и люди, лампочки у них горят, – удивилась Лиза. – Во всех нормальных подъездах освещение естественное.
– Ты что делаешь?
– Выкручиваю. У меня в прихожей перегорела, а покупать средств нету. Блин, горячая! – Она спрятала лампочку в карман.
– Жлобствуешь? – съехидничал Геннадий.
– Быкую. Ну вот, на площадке темнота, теперь можно ломиться в дверь. – Лиза нажала на звонок.
На него долго никто не отвечал, наконец заспанный мужской голос спросил:
– Кто там?
– Откройте, милиция, – сурово рявкнула Лиза.
– Какая милиция? Мы не вызывали.
– Гражданин Калитов, у нас ордер. Открывайте!
За дверью замолчали, щелкнул выключатель, два раза несмело тявкнула комнатная собачонка. Но ключ в замке все-таки повернулся, и дверь приоткрылась, натянув цепочку.
– Следователь Одоева, – строго проговорила Лиза, показывая свое удостоверение.
На площадке было темно, и Калитов не мог ничего разглядеть.
– Сысой Савельевич, мы не бандиты. Я – Лиза. Помните меня? – сказала Одоева неожиданно потеплевшим голосом.
Калитов сразу успокоился и отомкнул цепочку. Когда они вошли в прихожую, он остановился в ожидании объяснений, переводя взгляд то на Лизу, то на Геннадия. К его ногам жался коричневый кокер-спаниель.
– Сысой Савельевич, вы слышали о гибели Зии Нуретовой? – спросила Лиза.
Калитов, скривившись, повернулся к ним спиной и призывно махнул рукой.
– Пойдемте в кухню. В комнату не приглашаю – там сын спит. У нас квартира двухкомнатная, лишней спальни нет. О Нуретовой читал в газетах.
На кухне он усадил следователей за стол, включил газовую плиту и поставил на конфорку чайник со свистком, поинтересовавшись:
– Почему ночью пришли?
– Мы только что узнали, что вы ее оперировали за три дня до гибели, а время не терпит, Сысой Савельевич.
– Понимаю. Отпираться не имеет смысла, да и зачем? Да, оперировал. Думаю, знаете, какая была операция.
– Знаем.
– Между прочим, и не раз.
– Вот как? Чем она объясняла свое желание постоянно обновляться?
– Ничем не объясняла, – усмехнулся Калитов. – Она была продажной женщиной и периодически находила клиентов, которые за хорошие деньги хотели лишить ее девственности.
– А вы?
– Что – я? Желание клиента – закон. Операция платная. Есть деньги – пожалуйста, деньги в кассу, и никаких проблем.
– Как же с моральными принципами?
– Какие принципы, деточка? Знаете, сколько таких операций я делаю? Не менее десятка в неделю. Это только в журналах пишут, что операции помогают оступившимся девушкам наладить нормальную жизнь и выйти замуж. Бред! На девственности делают деньги. Обычная проститутка стоит пятьдесят долларов, а девственница – от тысячи, и цена доходит, бог знает до каких высот! Есть за что терпеть и страдать.
– Вы тоже делаете деньги на девственности, – хмыкнул Геннадий.
– А как же! Неплохой доход, – не стал отпираться Калитов.
– Зия Нуретова одна пришла к вам в клинику?
– Нет, ее сопровождали двое мужчин. Они и расплатились. Потом, после операции, сразу увезли.
– Фоторобот мужчин поможете составить?
– Помогу. Я человек законопослушный.
– Сысой Савельевич, а эту девушку не помните? – Лиза показала Калитову фотографию Каузиной.
– Ее зовут Лена.
– Знаете ее? – удивился Геннадий. Он чувствовал, чувствовал, что с Каузиной не все чисто. Значит, отец действительно видел ее на бандитской «малине».
– Только имя. У нас ведь клиника не требует с клиентов их паспортных данных – операционная помощь анонимная. Все, что связано с сексом, – сфера деликатная. Требуй мы паспортные данные, немногие решились бы…
– Она была не девственница?
– Была, но мы сделали ее девственницей.
– И когда?
– За день до гибели Нуретовой.
– Отлично! – Геннадий даже потер руки – все сходится. – Можете написать нам объяснительную?
– Мы сами напишем, а вы подпишете, – успокаивающе объяснила Лиза. – Эта Лена причастна к гибели Нуретовой. Вы нам здорово помогаете, Сысой Савельевич.
– Долг гражданина – помогать правоохранительным органам. Теперь давайте пить чай, чайник вскипел.