– Любой человек достоин другого, – возразил Жильбер, – но природа и образование наделяют их разными способностями. По мере того, как развиваются эти способности, люди все более отдаляются друг от Друга.

– Так значит, у вас более развиты способности, чем у меня, и потому вы от меня удаляетесь?

– Вот именно. Вы, Николь, еще не умеете рассуждать, зато уже начинаете понимать.

– Да, – в отчаянии вскричала Николь, – да, я понимаю!

– Что вы понимаете?

– Я поняла: вы бесчестный человек!

– Возможно. Многие рождаются с низменными инстинктами, но для того и дана человеку воля, чтобы их исправить. Руссо тоже при рождении был наделен низменными инстинктами, однако ему удалось от них избавиться. Я последую примеру Руссо.

– О Господи! – воскликнула Николь. – Как я могла полюбить такого человека?

– А вы меня и не любили, – холодно возразил Жильбер, – я вам приглянулся, только и всего. Вы только что вышли тогда из монастыря, где видели одних семинаристов, способных разве что рассмешить вас, да военных, которых вы боялись. Мы с вами были зелены, невинны, мы оба страстно желали повзрослеть. Природа громко заговорила в нас. Когда кровь закипает от низменных желаний, мы ищем утешения в книгах, а они лишь раззадоривают. Помните, Николь: когда мы с вами читали вместе одну из таких книг, вы не то чтобы уступили, – я ведь ни о чем вас и не просил, а вы ни в чем не отказывали, – мы сумели найти разгадку этой тайны. Месяц или два продолжалось то, что называется счастьем. Месяц или два мы жили полнокровной жизнью. Неужели за то, что мы были счастливы, проведя вместе два месяца, мы должны быть несчастны и мучить друг Друга всю оставшуюся жизнь? Знаете, Николь, если бы человек был обязан брать на себя подобное обязательство только за то, что любит или любим, ему пришлось бы навсегда отказаться от свободы выбора, что само по себе абсурдно.

– Вы что же, вздумали философствовать? – усмехнулась Николь.

– А почему бы нет? – спросил Жильбер.

– Значит, для философов нет ничего святого?

– Напротив. Существует разум.

– Ага! Когда я хотела остаться честной девушкой…

– Простите, теперь слишком поздно об этом говорить. Николь то бледнела, то краснела, словно по капле теряла кровь оттого, что по ней безжалостно проехались колесом.

– Будешь с вами честной! – проворчала она. – Не вы ли мне говорили, что женщина всегда остается порядочной, если хранит верность своему избраннику? Вы помните эту свою теорию брака?

– Я называл это союзом, Николь, принимая во внимание, что вообще не собираюсь жениться.

– Вы никогда не женитесь?

– Нет, я собираюсь стать ученым, философом. А наука требует уединения для духа, как философия – для плоти.

– Господин Жильбер! Я уверена, что заслуживаю более завидной доли, чем связать себя с таким ничтожеством, как вы!

– Подведем итоги, – поднимаясь, предложил Жильбер. – Мы попусту теряем время: вы – говоря мне колкости, я – выслушивая их. Вы меня любили, потому что вам этого хотелось, не так ли?

– Совершенно верно.

– Ну так это недостаточная причина для того, чтобы делать меня несчастным, потому что вы лишь исполнили свою прихоть.

– Глупец! – вскричала Николь. – Ты считаешь меня развратной и думаешь, что тебе нечего меня бояться?

– Мне вас бояться, Николь? Что вы говорите? Да что вы мне можете сделать? Вы ослепли от ревности.

– От ревности? Я ревную? – неестественно рассмеялась Николь. – Вы ошибаетесь, если думаете, что я ревнива. И с какой стати мне ревновать? Да найдется ли в целой округе кто-нибудь привлекательнее меня? Мне бы еще такие руки, как у госпожи; впрочем, они сразу же побелеют, как только я перестану заниматься тяжелой работой. Разве я не сравняюсь тогда с госпожой? А волосы! Только взгляните, какие у меня волосы, – она потянула за ленточку, и волосы рассыпались по плечам, – я могу в них спрятаться, как в плащ, с головы до пят. Я высока, хорошо сложена. – Николь кокетливо подбоченилась, – у меня зубы – словно жемчуг. – Она взглянула в зеркальце, висевшее у изголовья. – Когда я хочу произвести на кого-нибудь впечатление, я улыбаюсь и вижу, как этот человек краснеет, трепещет под моим взглядом. Вы были моим первым мужчиной, это правда. Но вы далеко не первый, кому я строила глазки.

Послушай, Жильбер, – продолжала она еще более угрожающим тоном, зловеще улыбаясь. – Ты смеешься? Можешь мне поверить, что лучше тебе не наживать в моем лице врага. Не заставляй меня оступаться: я иду по узкой тропинке, на которой меня удерживают полузабытые советы моей матушки да зыбкие воспоминания детских молитв. Если мне будет суждено хоть раз пренебречь своим целомудрием, – берегись, Жильбер! Тебе придется пожалеть не только о том, что ты сделал для себя, но и раскаяться в несчастьях, которые ты приносишь окружающим!

– В добрый час! – усмехнулся Жильбер. – Вы сейчас на такой высоте, Николь, что я убежден…

– В чем же?

– …что если бы я сейчас согласился на вас жениться…

– То что?..

–..то вы бы мне отказали!

Николь задумалась. Потом, сжав кулаки и заскрежетав зубами, процедила:

– Думаю, что ты прав, Жильбер. Мне кажется, я тоже поднимаюсь в гору, о которой ты говорил; думаю, что мне тоже начинают открываться новые дали. Вероятно, я тоже могу кое-чего достигнуть. И уж, во всяком случае, мне недостаточно быть только женой ученого или философа. А теперь, Жильбер, ступайте к лестнице и постарайтесь не свернуть себе шею. Хотя мне начинает казаться, что это было бы большим счастьем кое для кого, а может, и для вас самого.

Повернувшись к Жильберу спиной, девушка начала раздеваться, словно его тут не было.

Жильбер стоял в нерешительности: озаренная пламенем ревности и гнева, Николь была просто очаровательна! Однако он твердо решил порвать с Николь: она могла погубить не только его любовь, но и честолюбивые планы. Итак, он устоял.

Спустя несколько минут Николь, не слыша за спиной ни малейшего звука, обернулась: в комнате никого не было.

– Удрал! – прошептала она. – Удрал… Она поспешила к окну: во всем доме не было ни огонька.

– Где же сейчас госпожа? – проговорила Николь. Девушка бесшумно спустилась по лестнице, подкралась к двери хозяйки и прислушалась.

– Ага! – прошептала Николь. – Она легла одна и спит. Подождем до завтра! О, уж завтра-то я узнаю, любит она его или нет!

Глава 11. ХОЗЯЙКА И КАМЕРИСТКА

Николь вернулась к себе в крайнем возбуждении. Девушка понимала, что, пытаясь показать свою стойкость и лукавство, она на самом деле только хвасталась тем, что может стать опасной, а также старалась казаться порочной. Богатое воображение и развращенный дурными книгами ум давали выход ее пылавшим чувствам. Душа ее горела. Будучи от природы самолюбивой, она умела иногда сдержать слезы, но горечь оседала в ее душе и разъедала ее изнутри, подобно кипящему свинцу.