Пять минут прошли в полной тишине.
Внезапно Андре вздрогнула: она раньше других услыхала шаги.
Ветви раздвинулись: Джузеппе Бальзамо оказался лицом к лицу с Марией-Антуанеттой.
Бальзамо низко поклонился. Подняв умные, выразительные глаза, он остановил почтительный взгляд на дофине, ожидая ее вопросов.
– Если вы тот человек, о котором нам только что рассказывал господин де Таверне, – проговорила Мария-Антуанетта, – то подойдите ближе, чтобы мы могли видеть, из чего сделан колдун.
Бальзаме сделал еще шаг и снова поклонился.
– Вы занимаетесь тем, что предсказываете будущее? – спросила принцесса, не сводя с Бальзамо любопытных глаз и продолжая маленькими глотками пить молоко.
– Я не занимаюсь этим, ваше высочество, – отвечал Бальзамо, – мне случается предвидеть, вот и все.
– Мы воспитаны в светлой вере, – сказала принцесса, – единственная тайна, в которую мы верим, – это таинства католической церкви.
– Они достойны всякого уважения, – почтительно проговорил Бальзамо. – Однако господин кардинал де Роан, будучи представителем католической власти, может сказать вашему высочеству, что уважения заслуживают не только упомянутые вами таинства.
Кардинал вздрогнул: он никому из присутствовавших не назвал своего имени, никто его не произносил, однако незнакомцу оно было известно.
Казалось, Мария-Антуанетта не обратила на это обстоятельство никакого внимания.
– Вы не можете не признать, что это единственные таинства, которые невозможно опровергнуть, – сказала она.
– Наряду с верой существует уверенность, – все так же почтительно и вместе с тем твердо заявил Бальзамо.
– Вы выражаетесь слишком туманно, господин колдун. Я настоящая француженка душой, но пока еще не разумом: я не очень хорошо понимаю тонкости языка. Правда, мне обещали, что господин де Бьевр займется со мной. Однако пока я вынуждена просить вас не говорить загадками, если вы хотите, чтобы я вас понимала.
– А я осмелюсь просить у вашего высочества позволения оставаться непонятым, – с грустной улыбкой возразил Бальзамо, качнув головой. – Мне бы так не хотелось приоткрывать великой принцессе будущее, которое, возможно, не оправдает ее надежд.
– О, это уже серьезно! – проговорила Мария-Антуанетта. – Господин желает раззадорить мое любопытство для того, чтобы я приказала ему предсказать свою судьбу!
– Боже сохрани, напротив, я буду вынужден это сделать! – холодно возразил Бальзамо.
– Неужели? – рассмеялась дофина. – А вам что же, не хочется?
Смех принцессы постепенно затих; присутствовавшие молчали – они находились под влиянием необыкновенного человека, который привлекал к себе всеобщее внимание.
– Признайтесь откровенно! – сказала принцесса.
Бальзамо молча поклонился.
– Говорят, вы предсказали мое прибытие в дом господина де Таверне? – с едва заметным нетерпением продолжала Мария-Антуанетта.
– Да, ваше высочество.
– Как это было, барон? – обратилась принцесса к Таверне Ей не хотелось продолжать разговор с Бальзамо. Она уже пожалела, что начала его, но не могла остановиться.
– Ваше высочество! – воскликнул барон. – Клянусь небом, все было очень просто: господин Бальзамо смотрел в стакан с водой…
– Это правда? – взглянув на Бальзамо, спросила принцесса.
– Да, ваше высочество, – отвечал тот.
– В этом и состоит все ваше колдовство? Это по крайней мере неопасно, лишь бы ваши предсказания были бы столь же безобидны.
Кардинал улыбнулся Барон приблизился к принцессе.
– Вашему высочеству нечему учиться у господина де Бьевра, – заметил он.
– Дорогой хозяин! – весело проговорила принцесса. – Не льстите мне или, напротив, говорите смелее. Я не сказала ничего особенного. Давайте вернемся к нашему разговору, – обратилась она к Бальзамо.
Ей казалось, что ее влечет к нему помимо ее воли – так порой нас тянет к месту, где нас ожидает несчастье.
– Раз вы прочли будущее господина барона в стакане воды, не могли бы вы и мне предсказать судьбу ну, хоть, скажем, читая в графине с водой?
– С удовольствием, сударыня, – сказал Бальзамо.
– Отчего же вы с самого начала отказывались?
– Будущее неясно, сударыня, а я заметил небольшое облачко…
Бальзамо замолчал.
– И что же? – спросила принцесса.
– Как я уже имел честь сообщить вашему высочеству, мне не хотелось огорчать вас.
– Вы видели меня раньше? Где мы встречались?
– Я имел честь видеть ваше высочество, когда вы еще были ребенком. Это было у вас на родине, вы стояли рядом с вашей матерью.
– Вы видели мою мать!
– На мою долю выпала эта честь. Ваша матушка – могущественная королева.
– Императрица, сударь!
– Я хотел сказать, что она – королева сердцем и разумом, однако…
– Что за недомолвки, сударь, да еще когда речь идет о моей матери! – воскликнула принцесса.
– И у великих людей бывают слабости, вот что я имел в виду, в особенности, когда они думают о счастье своих детей.
– Надеюсь, потомки не заметят ни единой слабости у Марии-Терезии, – возразила Мария-Антуанетта.
– Потому что история никогда не узнает того, что известно императрице Марии-Терезии, вашему высочеству и мне.
– У нас троих есть общая тайна? – с пренебрежительной улыбкой спросила принцесса.
– Да, ваше высочество, она принадлежит нам троим, – спокойно отвечал Бальзаме.
– Что же это за тайна?
– Если я отвечу вам вслух, это перестанет быть тайной.
– Все равно, говорите.
– Ваше высочество настаивает?
– Да.
Бальзамо поклонился.
– В Шенбруннском дворце, – сказал он, – есть кабинет, который носит название Саксонского благодаря стоящим там восхитительным фарфоровым вазам.
– Да, и что же? – спросила принцесса.
– Этот кабинет является частью личных апартаментов ее величества императрицы Марии-Терезии.
– Вы правы.
– В этом кабинете она имеет обыкновение заниматься частной перепиской…
– Да.
– Сидя за великолепным бюро работы Буля, который был подарен императору Франциску Первому королем Людовиком Пятнадцатым.
– Все, что вы до сих пор сказали, верно. Однако то, о чем вы говорите, может знать кто угодно.
– Наберитесь терпения, ваше высочество. Однажды, около семи утра, когда императрица еще не вставала, ваше высочество вошли в этот кабинет через дверь, известную лишь вашему высочеству, так как из всех августейших дочерей ее величества императрицы ваше высочество – самая любимая дочь.