Господин де Монеу не мог сдержать улыбки, услышав, как она превозносит его чувство справедливости: это очень походило на то, как пятьдесят лет тому назад расхваливались несравнимые добродетели Дюбуа.
– Дорогая графиня! – отвечал он. – Вы правы, я – друг Салюсов, но вы правы и в том, что, став министром юстиции, я свято соблюдаю объективность. Итак, я готов ответить на ваши вопросы, невзирая на мои личные симпатии, как и подобает министру юстиции.
– Ваше высокопревосходительство, да благословит вас Господь! – вскричала старая графиня.
– Я готов рассматривать ваше дело, как простой юрисконсульт, – добавил канцлер.
– Благодарю вас, ваше высокопревосходительство! Ведь у вас такой опыт в подобных делах!..
– Кажется, ваша тяжба должна скоро слушаться в суде, не правда ли?
– Да, на будущей неделе, ваше высокопревосходительство.
– Чего же вы хотите?
– Я бы желала, чтобы вы, ваше высокопревосходительство, ознакомились с подробностями моего дела.
– Я с ними уже знаком.
– И каково ваше мнение, монсеньер? – затрепетав, спросила старуха.
– Вы спрашиваете мое мнение об этом деле?
– Да.
– Я считаю, что оно не вызывает никаких сомнений.
– Так я его выиграю?
– Да нет же, напротив, проиграете.
– Вы, ваше высокопревосходительство, считаете, что я должна проиграть свою тяжбу?
– Несомненно. Я позволю себе дать вам один совет.
– Какой? – с надеждой в голосе спросила графиня.
– Так как вы будете обязаны оплатить судебные издержки…
– Что??
–..Я советую вам приготовить деньги заранее!
– Ваше высокопревосходительство! Да ведь нас ждет разорение!
– Увы, графиня, вы должны понять, что суд не может принимать во внимание это обстоятельство.
– Да ведь должны же судьи иметь сострадание…
– Нет, вот именно из этих соображений богиня правосудия надевает на глаза повязку.
– Ваше высокопревосходительство! Позвольте попросить у вас совета.
– Пожалуйста! О чем идет речь?
– Скажите, может быть, существует способ добиться смягчения приговора?
– Вы знакомы с кем-нибудь из ваших судей? – спросил вице-канцлер.
– Нет, никого из судей я не знаю, ваше высокопревосходительство.
– Какая досада! Ведь господа Салюсы поддерживают дружеские отношения почти со всеми членами Парламента!
Графиня содрогнулась.
– Разумеется, – продолжал канцлер, – не это является решающим обстоятельством, потому что судьи не руководствуются личной симпатией.
Это было приблизительно так же бесспорно, как то, что канцлер справедлив, а Дюбуа – добродетелен. Графиня почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.
– Однако когда обе стороны имеют одинаковые шансы, – продолжал канцлер, – судья скорее отдаст свое предпочтение другу, нежели незнакомому лицу. Это так же верно, как то, что вы проиграете свой процесс, вот почему вам следует приготовиться к самым неблагоприятным последствиям.
– Какие ужасные вещи я слышу от вашего высокопревосходительства!
– Я надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь давать какие бы то ни было рекомендации господам судьям. Так как сам я не принимаю участия в голосовании, я имею право лишь высказать свое мнение.
– Увы, монсеньер, у меня были некоторые подозрения…
Вице-канцлер пристально взглянул на старуху.
–..господа Салюсы живут в Париже, конечно, они знакомы со всеми судьями, вот почему они всемогущи.
– Они всемогущи прежде всего потому, что правы.
– Как мне больно слышать эти слова из уст столь несгибаемого человека, как вы, ваше высокопревосходительство!
– Я говорю вам это потому, – с притворной доброжелательностью прибавил г-н де Монеу, – что хочу быть вам полезен, даю вам честное слово!
Графиня вздрогнула: ей померещилось нечто неясное не столько в словах, сколько в скрывавшихся за словами мыслях вице-канцлера. Стоило только устранить это нечто, и она могла бы надеяться на благоприятный исход.
– Кстати сказать, – продолжал г-н де Монеу, – ваше имя – одно из самых известных во Франции, оно для меня – лучшая рекомендация.
– Что не помешает мне проиграть процесс, монсеньер!
– Ничего не поделаешь! Я ничем не могу вам помочь.
– Ах, ваше высокопревосходительство, – качая головой, проговорила графиня, – неудачно складываются мои дела!
– Не хотите ли вы сказать, сударыня, – с улыбкой подхватил г-н де Монеу, – что во времена нашей молодости дела шли лучше?
– Увы, да, монсеньер, – так мне по крайней мере представляется: я с удовольствием вспоминаю время, когда вы еще были рядовым адвокатом в Парламенте и произносили блестящие речи, а я, будучи молоденькой девушкой, от души вам рукоплескала. Какой был задор! Какое красноречие! А как вы были добродетельны! Ах, господин канцлер, в те времена не было ни интриг, ни поблажек! Уж в былое время я выиграла бы тяжбу!
– Тогда всем заправляла госпожа де Фалари, по крайней мере в те минуты, когда регент закрывал на это глаза, а Мышка тем временем шарила по углам, вынюхивая, чем бы поживиться.
– Знаете, монсеньер, госпожа де Фалари была все-таки знатная дама, а Мышка была покорной дочерью.
– До такой степени, что им обеим ни в чем не было отказа.
– Вернее, они ни в чем не отказывали.
– Ах, графиня, не заставляйте меня говорить гадости о начальстве из любви к моей молодости! – отвечал канцлер со смехом, который все больше удивлял старую графиню искренностью и естественностью.
– Однако вы, ваше высокопревосходительство, не можете помешать мне оплакивать потерянное состояние, мой навеки разоренный дом.
– Вот что значит отстать от времени, графиня! Надо принести жертву кумирам сегодняшнего дня!
– Увы, монсеньер, кумиры не признают тех, кто приходит к ним с пустыми руками.
– Ведь вы же этого не знаете.
– Я?
– Ну да, вы же не пробовали, как мне кажется?
– О, монсеньер, вы так добры, что по-дружески со мной говорите! Поверьте, я это очень ценю!
– Мы с вами ровесники, графиня.
– Как жаль, что мне сейчас не двадцать лет, а вы не рядовой адвокат! Вы были бы моим защитником, и тогда никакие Салюсы не устояли бы!..
– К сожалению, нам уже давно не двадцать лет, дорогая графиня, – вздохнув из вежливости, заметил вице-канцлер, – и мы должны взывать к тем, кто еще находится в этом счастливом возрасте: признайтесь, что в двадцать лет можно оказывать некоторое влияние… Вы что же, никого не знаете при дворе?