— Кто «я»?
— Я это, я, Грифон.
Все трое, вытаращив глаза, уставились на Грифона, сидевшего по-собачьи, держа на весу помятую капканом лапу.
— Так ты еще и говоришь? — поразился Чани.
— Что значит «еще»? — моментально обиделся Грифон. — Не еще, а просто. Говорю, как всегда говорил. И не вижу в этом ничего удивительного. Я не только говорить умею, но еще много чего. И прекратите меня оскорблять. Скажете тоже: стадами. Я — животное редкое, — горделиво произнес он. — Уникальное.
Но на принцессу это не произвело впечатления.
— Откуда ты взялся, редкое животное? — сухо спросила она.
Грифон недовольно пощелкал клювом.
— Откуда?.. Лечу, понимаете ли, себе, лечу, никого не трогаю. Я был в Диагбеначингвеа. Чудесное местечко, красивейшая река, водопады какие… А бананасы там растут… Объеденье, язык проглотить можно. Вы никогда там не бывали? И не стоит, — без всякого перехода закончил Грифон. — Ужасная дыра. Речка мутная, того и гляди — заболеешь. Водопады тоже… Грохнешься
— костей не соберешь. А под каждым бананасом по крокодилу сидит. И любой тебя проглотить норовит, не спросясь. Хоть бы договорились заранее, кто именно. А то схватили, уже есть собрались, да передрались насмерть, все выясняли, кому первому кусать. — Грифон вздрогнул. — Но я удрал… То есть всех их победил! Ух! Только перья полетели!
— От крокодилов? — невинно уточнил Чани.
— Да, а что? — Грифон недоумевающе посмотрел на него ясными голубыми глазами. Потом спохватился — видимо, дошло. Он смущенно перебрал клювом перышки на груди и сообщил: — А там особенные крокодилы. Пернатые. И вдобавок ушастые.
Ториль, не выдержав, расхохоталась, братья тоже прыснули. Грифон надулся.
— Раз так — не буду больше рассказывать.
— Что ты, — поспешно успокоил его Хани. — Мы тебе верим.
— Верите? — Грифон посмотрел на него правым глазом и удовлетворенно кивнул.
— Ну, хорошо. Значит, улетел я с Диагбеначингвеа, но тут на меня напал дракон…
— Десятикрылый? — резко перебила его Ториль.
— Он самый, — жалобно засопел Грифон. — Восьмикрылый. Он вообще меня преследует повсюду. Хочет, видимо, поймать.
— Десяти или восьми? — уточнил Чани.
— Десяти, — сказала Ториль.
— Восьми, — поправил Грифон. — Ведь ему всего четыре тысячи лет.
— А при чем тут возраст? — поинтересовалась Ториль.
— Вы даже этого не знаете? — поразился Грифон. — Простая же вещь. Каждую тысячу лет у дракона отрастает еще одна пара крыльев. Этому четыре тысячи — значит и крыльев восемь.
— А пятая пара? — спросил Хани.
— Это разговор особый и долгий, как-нибудь потом, — уклонился Грифон.
— Зачем же он тебя пытается поймать? — спросила Ториль.
— А я откуда знаю? — поспешно сказал Грифон. — Вот хочет — и все тут. Я спасаюсь, как могу. Ведь я такой тихий, такой мирный, никого не трогаю, никого не обижаю. Только прилетел — и на тебе. Сразу в капкан! Ну где это, скажите, видано, чтобы на Грифонов капканы ставили?! — возмущенно закончил он.
— Неслыханное безобразие, — сочувственно кивнул Чани.
— Вот я и говорю, — обрадовался Грифон. — Просто кошмар. Издевательство! Я ведь животное редкое! — Он выпятил грудь. — Ре-лик-то-во-е! Меня нужно охранять и беречь изо всех ваших сил.
— Я больше не могу, — Хани опустился на траву, беззвучно смеясь. — Сейчас он меня уморит.
Грифон снова обиделся.
— Ах так… Значит, так?! Ну и все, больше я с вами не разговариваю.
— Он, чуть прихрамывая, прошелся по лужайке, потом с треском раскрыл крылья и взлетел.
— Даже не поблагодарил, — фыркнул Чани, осуждающе глядя вслед тающей в голубом небе точке.
— Это он сделает в следующий раз, — держась за живот от хохота, пообещал Хани.
Вопреки всем страхам и ожиданиям, больше никаких приключений и встреч в лесу не было.
— Я думаю, — подвел итог Чани, — что наши охотники просто не желают, чтобы им распугали дичь.
Действительно, за три дня они видели великое множество оленей, кабанов, косуль. Непуганые звери безбоязненно провожали их взглядами, лениво уступая дорогу.
— Пожалуй, да, — согласилась Ториль.
Также без приключений они пересекли равнину и, уже у подножия Черных гор, вышли на дорогу. Это был Северный тракт, пересекавший весь остров с самого севера до крайней южной точки. Дальше путники шли по нему, как с самого начала и предлагала Ториль.
Дорога, причудливо петлявшая по склонам гор, то взмывая под облака, то ныряя обратно на самое дно ущелий, помаленьку начала выравниваться, становилась лучше. Но у Хани возникло странное ощущение, что они все дальше уходили от жилья. Может, причиной тому были горы, становившиеся все выше и угрюмее. Теперь они полностью оправдали свое название — Черные, ибо только этот цвет остался на отвесных склонах грозных пиков, поднимавшихся со всех сторон. Они давили, заставляли чувствовать себя крошечным, слабым и ничтожным. Сахарно-белые снежные шапки на вершинах гор делали эту черноту буквально светящейся.
Хани зябко ежился, крутя головой.
— Неприветливое место.
— Да, бывают более гостеприимные дороги, — согласилась принцесса.
— Мне кажется, что эта чернота создана нарочно, — пожаловался Чани.
Ториль метнула на него быстрый взгляд.
— Что ты об этом знаешь?
— Ничего. Просто мне так кажется.
— Да, в какой-то степени ты прав, — неохотно согласилась она. — Вечный Лост старался сделать пограничные земли неприглядными для чужестранцев. Хотя дальше, на обратных склонах Черных гор, картина совсем иная.
— Зачем? — спросил Чани.
— Владыка Озерного королевства не хочет соблазнять понапрасну охотников до чужого богатства.
Постепенно дорога поднималась все выше, и вскоре Хани понял, что идут они по высокому акведуку, выстроенному почему-то вдоль ущелья. Далеко внизу шумела речка, так далеко, что ее даже не было видно в легком тумане, стелившемся под ажурными колоннами акведука. До путников долетало только слабое журчание струек воды, скачущих по камням.
Впереди показалось неясное черное пятно, пересекавшее дорогу. По мере приближения оно росло, расползалось в стороны, и вскоре Хани понял, что дорога упирается в исполинскую гору. Не обходит ее по скалам, а именно уходит в глубь горы. Смотреть против солнца было трудно, и лишь подойдя вплотную, он понял, что немного ошибся. Это была не совсем гора.