— Вместо проституток, как я понимаю, вы предлагаете себя, — холодно проговорил Филипп. — Я не ошибаюсь?
Она взглянула на него и, дивясь собственному мужеству, кивнула. Ему показалось, что через секунду она умрет от разрыва сердца.
Александра смотрела в окно, на церквушку и театр «Ленком», у которого уже начался вечерний съезд машин. Все парковались, сигналили и ругались, и в узкой улочке в обе стороны давно и безнадежно змеилась чудовищная пробка. Светофор дисциплинированно переключался с красного на зеленый, но все его усилия были тщетны — с места никто не двигался.
Почему-то Александре показалось, что в этой безнадежной пробке сосредоточилась вся тоска, какая только существует в природе, и безысходность, и невозможность спасения — окружающий мир не пускает ни влево, ни вправо, ни вперед, ни назад…
Какой-то резкий звук заставил ее вздрогнуть. Она с изумлением взглянула на мужчину, сидящего напротив, — она совсем о нем забыла.
Филипп хмуро вернул на место упавший стакан.
Угораздило же его влипнуть в историю с этой полоумной девицей, осатаневшей от жизненных катастроф настолько, что она решилась предложить себя совершенно незнакомому человеку! И можно ли ей верить? Впрочем, он же сам слышал тот разговор на кухне — ее, теперь уже бывшего, мужа и этой теледивы. Разговор совершенно недвусмысленный. Он даже вспомнил острое чувство брезгливости, охватившее его в темной передней, и сочувственной жалости к Александре. Филиппу всегда были отвратительны карьеры, сделанные в женских постелях. Как правило, очень ненадежные, они требовали постоянных усилий именно в этом, постельном направлении…
— Почему я? — спросил он у Александры, которая таращилась в свою пустую тарелку, и с удивлением осознал, что ее ответ ему не безразличен.
Почему для осуществления своего дикого плана она выбрала именно его? Не кого-нибудь из близких, кто понял бы ее, поддержал и… отговорил?
Она улыбнулась тарелке пристыженной, дрожащей улыбкой и забормотала, не поднимая глаз:
— Видите ли, вы приехали в Москву… издалека и надолго. Вам нужно где-то жить, что-то есть и с кем-то спать… — На этом патетическом месте она покраснела. — Мы с вами можем… сотрудничать вполне взаимовыгодно…
— Да уж! — не удержался Филипп.
— Ну вот… Вам не нужно будет за все это платить — ведь, как я поняла, денег у вас не слишком много, а у меня будет временный муж, которого при случае я смогу предъявить Вике в доказательство того, что… Андрей может чувствовать себя вполне свободно…
— Ерунда какая! — беспомощно сказал Филипп. — Ну просто редкостная ересь!
— Да нет же, — возразила Александра, стараясь говорить как можно убедительнее. Внутри у нее все тряслось, и даже мелькнула мысль отпроситься в туалет, а потом, от греха подальше, сбежать. Но, с другой стороны, он ведь еще не отказался…
— Именно так! — с досадой перебил Филипп. — Вы ведь совсем меня не знаете. Я могу оказаться кем угодно — извращением, алкоголиком, болезным…
— Больным, — машинально поправила Александра.
Вообще в этот вечер он говорил намного хуже, чем тогда, в гостях, хотя, по идее, должно было быть наоборот — все-таки почти месяц он провел в языковой среде, как это называется в учебниках. Но он говорил плохо, с акцентом, все время сбиваясь на английский, но какой-то такой, которого Александра почти не понимала.
— О'кей, пусть будет «больным», — согласился он с тихим бешенством. — Я — чужой. Совсем чужой для вас. Неужели у вас нет никого… поближе? Кого бы вы знали? Кто смог бы объяснить вам весь чудовищность того, что вы придумали?
— Всю чудовищность, — опять поправила его Александра. — Всю, а не весь… Мой самый близкий и самый хороший друг попал на Кавказе в плен. Как раз на следующий день после того, что случилось. Да и вряд ли он смог бы жениться на мне… Он любит мою лучшую подругу Машу. Правда, он мог бы взять меня на работу, хотя… хотя я не уверена, что пошла бы к нему, — добавила она, вдруг задумавшись. — У нас очень сложный мир, и портить Ивану карьеру я, конечно, не стала бы…
— Конечно, — согласился Филипп. Кое-что о ней он уже знал — сам понял, без ее объяснений.
— Понимаете, Филипп, — продолжала она, рисуя вилкой в тарелке какие-то узоры; вилка дрожала и мерно постукивала о фарфор, — сама по себе я никому не нужна. У меня нет родных, да дело даже не в этом… Я предлагаю вам сделку. На этот год, что вы пробудете в Москве. Я же не совсем ненормальная, я понимаю, как все это дико, неприглядно и… бессовестно. Но я уверена, что вам эта сделка тоже будет некоторым образом выгодна…
— Некоторым образом, — согласился Филипп, не зная, что и думать. Более или менее.
— Ну вот, видите! — воскликнула Александра с облегчением, как будто он был новым корреспондентом, который после долгих мучений наконец-то написал читабельный текст. — Мы заранее обговорим все условия. Я не буду вам мешать, Филипп. Совсем не буду. И, если вам противно, вы, конечно, вовсе не должны будете спать со мной…
Она не сомневалась, что в основном его пугает именно перспектива делить с ней постель. Ведь все остальное было вполне приемлемо и ничем ему не грозило. Получил бы бесплатную кухарку и домработницу, вот и все. Зря она ляпнула про постель. Конечно, он перетрусил. Любой бы на его месте перетрусил. Вот счастье-то какое — переспать с Александрой Потаповой!
— О'кей, — сказал Филипп с какой-то странной, неопределимой интонацией. — Позвольте мне подумать, Алекс. Скажите мне номер вашего телефона.
Он записал телефон, держа ручку в левой руке, и спрятал записную книжку.
— Как же так, — сказал он вдруг и улыбнулся, впервые за вечер, — я ведь ниже вас ростом? Что мы будем с этим делать?
Через два дня он позвонил и официальным тоном заявил, что принимает предложение.
— И не мечтайте, что мы будем жить как соседи, — холодно добавил он напоследок. — Мы будем жить как муж и жена. Или никак.
— Ну, ты, Потапова, дура… Знала я, конечно, что ты малость с приветом, но не думала, что все так далеко зашло…
— Заткнись, Ладка, — приказала Маша. — Она уже приняла решение, так что все разговоры теперь — просто сотрясение воздуха. Только почему ты с нами-то не посоветовалась?
Лада с грохотом переставляла на кухне какую-то посуду.
— Да чего ей с нами советоваться? — заорала она оттуда. — Она все лучше всех знает. Один муж уже отбыл в неизвестном направлении, чудом ноги унесли, теперь будем выращивать второго. Вот это хорошо, вот это дело! Нет бы на работу устроиться, а она…