Конечно, она ему нравилась, эта девица. Вся, целиком, от очень коротких, стильно подстриженных волос до маленьких ступней, обутых в трогательные дешевые ботиночки. У нее была изумительная фигура — не худая, но и не слишком полная, как раз такая, о которой можно сказать — «совершенство форм». Бестелесных созданий, состоящих из острых углов, ребер, локтей и жеребячьих выпуклых коленок, Филипп не любил, красоты их не понимал, в ресторанах с ними скучал и никогда не мог взять в толк, чем хороша талия, которую можно обхватить двумя пальцами, и кому это может доставить удовольствие.
Итак, тело как раз было привлекательным. Филипп не без удовольствия думал, что целый год это тело будет в его личном пользовании. Но Александра Потапова, его будущая жена, состояла не только из тела…
Зачем ему громадный, грязный, тяжелый мешок ее проблем? Не успеет он и глазом моргнуть, как ему придется помогать ей тащить его, или он ничего не понимает в жизни.
Именно такие женщины, как Александра, и умеют подобраться совсем близко, так что очень скоро и не различишь — где одна душа и где другая и когда они начинают сливаться воедино. Именно такие женщины и могут со временем стать необходимыми, как воздух и вода, да простится ему банальность этого сравнения. Именно они, а не волшебные создания с ангельскими голосами по-настоящему опасны: с ними очень легко привыкнуть к мысли, что жизнь и вправду можно с кем-нибудь разделить, и тогда одиночество тебе не грозит…
Все это так, но решение принято, и менять его он не собирается. Он женится в Москве на неизвестной сумасшедшей только для того, чтобы отвязаться от ангела и его семейства. И только.
И все-таки — позвонить или нет, и если позвонить, то что сказать?
Филипп покосился на телефонную трубку и, тяжело вздыхая — будто старик, обремененный годами, — отправился на кухню варить кофе.
Насыпав в турку четыре ложки кофе, он неожиданно вспомнил зловещее обещание начинающей Марии Медичи: отравить его при случае. Очевидно, он и впрямь вывел ее из себя, раз она не только не сумела скрыть обиду, но еще и вслух пожелала ему смерти. Это было серьезным нарушением все того же неписаного свода правил, которому беспрекословно подчинялись все без исключения ангелы, их друзья и подруги, родственники и знакомые. Маленькая дурочка, решившая, что уж от нее-то он не уйдет.
Вновь поднялось острое, как игла, чувство недовольства собой.
Не так нужно было поступить, не так. Следовало хотя бы поговорить по-человечески. Но — Пресвятая Дева! — как он ненавидел подобного рода объяснения и разговоры, как не любил — и не желал — углубляться в лабиринты высоких душевных терзаний, предаваться которым обожают женщины!
Нет уж, пусть все остается как есть. Со своим взбунтовавшимся чувством вины он как-нибудь справится, главное, обошлось без длительных и многотрудных объяснений.
Задумавшись, Филипп чуть было не проворонил кофе.
Телефон зазвонил, когда он с цирковой ловкостью, буквально в последнюю секунду, схватил турку с огня. Чертыхнувшись, Филипп осторожно пристроил кофе на край невиданного доисторического сооружения, которое именовалось почему-то плитой, и, отыскав в углу дивана трубку, нажал кнопку.
— Алло!
— Привет, — сказал холодный мужской голос совсем близко.
— Привет, — ответил Филипп и присел на край дивана. Этого звонка он не ожидал.
— Может, ты объяснишь мне, что происходит? — Голос окончательно заледенел. Филиппу казалось, что из трубки прямо ему в ухо дует холодный северный ветер.
— Что я должен объяснить? — спросил он, помедлив.
— Ты что, в самом деле собрался жениться? Или просто придумал себе новую игру?
— Почему это тебя интересует? — полюбопытствовал Филипп, против воли начиная говорить обычным в разговорах с этим человеком отстраненно-равнодушным тоном, ненавистным им обоим. — И как ты об этом узнал?
— К несчастью, я твой сын, и потому меня это интересует. Давай лучше не будем задерживать друг друга. Мне, как и тебе, эти разговоры не доставляют никакого удовольствия…
Поборов искушение отключить телефон, Филипп Бовэ с силой потер затылок.
Это была его пожизненная каторга, наказание за грехи, и не было на свете ничего хуже этого наказания…
— Хорошо, давай поговорим, — согласился он.
Они разговаривали, наверное, минуты три. Потом Филипп долго пил кофе, грея о большую кружку озябшие руки. Он думал свои тяжелые, как жернова, думы и совсем забыл, что собирался позвонить Александре.
Андрей Победоносцев сидел за громадным, красного дерева столом в кабинете продюсера общественно-политического вещания первого канала, ожидая, когда Илья — так запросто он называл теперь этого великого человека — закончит разговор по телефону.
Кабинет был шикарный, только что евроотремонтированный, и очень напоминал хозяина.
Вообще Андрей придерживался теории, что кабинеты гораздо больше похожи на своих хозяев, чем, например, автомобили или собаки. Про собак ему рассказывала бывшая жена. У нее была какая-то очередная слюнявая мечта: когда у них появятся дети, они купят им здорового доброго пса, и он будет катать их зимой на санках.
Вот, черт побери, запомнилась же ему эта глупость и до сих пор лезет в голову, хотя в его голове не может и не должно быть места ни для каких глупостей. Андрей даже опасливо глянул на великого человека, развалившегося в кресле по ту сторону громадного стола, как будто он мог подслушать крамольные Андреевы мысли. Но великий человек многозначительно кивал и иногда одобрительно похохатывал в трубку, не обращая внимания на Андрея.
Андрей поправил безупречную складку на брюках и переложил слева направо тяжелую кожаную папку, с которой никогда теперь не расставался.
Викин подарок.
Илья Цветков позвонил ему сегодня утром на мобильный и предложил встретиться после обеда. Позвонил сам, даже не через секретаршу. Это была неслыханная и невиданная милость, о которой Андрей еще месяц назад не смел и мечтать.
— Ну и что? — потягиваясь среди алых шелковых простыней, спросила Вика, когда, совершенно ошеломленный, он положил трубку и сказал ей, кто звонил. — Поду-умаешь! Привыкай, дорогой. Теперь они будут с тобой считаться.
— Почему? — тупо спросил Андрей.
— Потому, что ты теперь со мной, — нараспев произнесла Вика и, перекатившись на необъятной кровати, игриво ущипнула его за живот. Ему было больно, но он стерпел. — Потому, что теперь они все будут делать то, что нужно тебе, понимаешь? Ты думаешь, этот Цветков, который в АПН три рубля зарплаты получал, не дорожит своим местом, где ему со всех сторон текут в карманы ручьи твердоконвертируемой валюты? А вывел его в люди мой папанька, облагодетельствовал, можно сказать. Так что привыкай, Андрей Николаич. Не всем так везет, как тебе…