Маркус смотрел на нее все это время. И по его лицу было видно, что он напряженно думает о чем-то.
— Ты исчезла в середине января, значит, эта история на работе случилась незадолго до этого?
— В первый день нового года, — быстро сказала она. Ведь эта информация ничего не испортит, ведь так?
Маркус медленно опустил голову, а потом сказал:
— То есть сначала ты узнала, что человек, с которым ты встречаешься, женат, а потом, несколько часов спустя, выяснилось, что деятельность твоих работодателей угрожает национальной безопасности?
— Примерно так.
— Скверное начало нового года.
Она хотела рассмеяться, но не смогла, а только сказала:
— Да.
— Знаешь, многим было бы достаточно чего-то одного, чтобы сломаться, а ты нашла в себе силы и мужество, чтобы совершить поступок.
Делла никогда не думала об этом так.
— Просто я сделала то, что любой сделал бы на моем месте.
— Ничего подобного, — возразил Маркус. — Большинство постарались бы забыть обо всем и начали жалеть себя. Или держали бы рот на замке, чтобы не потерять работу, привилегии и многое другое.
— Может быть…
— Ты же рискнула всем, чтобы те, кто нарушил закон, понесли наказание.
— Да.
Он поднял руку и хотел дотронуться до нее, затем передумал, словно не зная, как она отнесется к этому. Затем, так и не дотронувшись до нее, опустил руку на стол.
— И ты еще спрашиваешь, почему я искал тебя.
Ей стало легче, но она все же сказала:
— Тебе не нужно было приходить, Маркус.
— Почему?
— Потому что через три дня я уеду из Чикаго и больше не вернусь.
— Но ты можешь изменить свои планы теперь…
— Нет, Маркус. Я не смогу остаться здесь.
— Почему?
Как объяснить ему это, чтобы не выглядеть как героиня мыльной оперы?
— Потому что после того, как я дам показания перед Большим жюри, все на Уолл-стрит будут меня ненавидеть. Никто не возьмет меня на работу. У тех, кого посадят в результате этого дела, везде связи. Не только в брокерских домах, но и в банках, везде. Корпоративная Америка сделает все, чтобы им угодить. Никто не будет иметь со мной дело. Те, кто выводит подобное на чистую воду, только в кино герои, в реальной жизни они парии. Они не могут найти работу, не могут содержать семью. Они теряют все.
Он все еще смотрел на нее так, как будто не понимал, о чем она говорит. Поэтому Делла продолжала:
— Когда все это закончится, у меня будет новое имя, новый номер социального страхования, новая история. Мне придется начинать все сначала на новом месте, там, где никто меня не знает. Я больше никогда не буду Деллой Ханной.
Маркус откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на нее:
— И кем ты будешь? Куда поедешь?
— Еще не знаю, — сказала она, — но здесь я не останусь.
— Почему бы тебе не остаться здесь? Раз нужно начать все сначала — Чикаго отлично подойдет. Это финансовый центр. Где еще ты найдешь то, что здесь есть? Пожалуйста, меняй имя и историю, ты все равно останешься Деллой — девушкой, которую я встретил в «Паламбос» и с которой провел самый потрясающий уик-энд в моей жизни. Ты все равно останешься той, которую я…
Он не договорил, возможно, потому, что Делла начала качать головой, как только он закончил первую фразу.
— Если я останусь здесь, Маркус, мне захочется быть с тобой.
— Так в этом проблема? — Он изумился.
— Да! — воскликнула Делла. — Потому что ты такой известный, ты все время на страницах светской хроники. Ты сам говорил это. — Ей казалось, что он начинает понимать, но она уже не могла остановиться. — У тебя публичная жизнь, Маркус. Она делает тебя счастливым. Тебе нравится, что у тебя такая плохая репутация. Я не осуждаю тебя за это. Ты создан для такой жизни, для того, чтобы всегда быть в центре внимания, но я… Я родилась не для публичной жизни. А сейчас мне особенно необходимо оставаться незаметной. Это единственный способ начать все сначала, вернуть то, что я потеряла.
— То есть ты не хочешь, чтобы тебя видели со мной.
— Нельзя, чтобы меня видели с тобой! — поправила она. — Меня могут узнать те, с кем ты общаешься, и что тогда? Они могут разрушить не только мою жизнь, но и твою. Если тебя увидят с женщиной, которая разрушила «Уитворд энд Стоун», никто не станет доверять тебе. Я не могу этого допустить.
— Я бы никогда не стал беспокоиться об этом, — сказал он.
— Я всегда буду беспокоиться об этом. У нас ничего не получится, Маркус. Если я останусь, это будет ошибкой. В понедельник я уезжаю.
Он наклонился вперед и взял ее руки в свои.
— Нет, Делла, ты не можешь. Нам нужно еще обсудить…
В этот момент послышался грохот — Делла поняла, что это выбили дверь, — а затем раздался громкий голос:
— Делла, это Джеффри! С тобой все в порядке?
Дальше все было как в кино…
Маркус сидел на диване в доме Деллы — на самом деле, конечно, и дом, и диван принадлежали Дядюшке Сэму — и думал о том, когда его жизнь превратилась в фильм Квентина Тарантино. Только что он сидел за кухонным столом и пытался рассказать Делле о своих чувствах — а через минуту уже лежал лицом вниз, а какой-то парень, поставив ногу ему на спину, кричал, чтобы он держал руки на виду.
Впрочем, по крайней мере, этот парень — которого Делла наконец представила как федерального маршала, приставленного к ней, — все-таки снял с него наручники, прежде чем толкнуть на диван.
Сейчас Маркус тёр свои запястья и пытался разглядеть, что делает Делла, но за фигурой федерального маршала трудно было что-либо разглядеть.
— Джеффри, все в порядке, — снова сказала Делла.
Маркус смог уловить из их разговора, что перед тем как открыть дверь, Делла собиралась позвонить Джеффри и выбрала его номер, а потом она уронила телефон на пол, и, по-видимому, каким-то образом кнопка нажалась сама. Джеффри увидел, чей это звонок, ответил, но услышал только отдаленный разговор. Она не должна была ни с кем разговаривать. И хотя диалог не был угрожающим, а она не казалась испуганной — Джеффри немедленно приехал, чтобы все проверить. А потом он решил, что винное пятно на ее пижаме — это кровь… И тогда Маркусу едва не сломали спину.
Однако теперь все было в порядке. Джеффри только смотрел на него так, как будто собирался стукнуть по коленным чашечкам оружием, которое даже не потрудился убрать в кобуру. Спасибо, что хотя бы больше не целился в него.
— Итак, еще раз, — сказал Джеффри. — Какого черта вы здесь делаете?