Жанна просто и небрежно рассказала о том, что уже известно читателю.
Кардинал слушал и смотрел.
Он даже не потрудился скрыть свое впечатление. Да и зачем? Он не верил ни в достоинство, ни в происхождение Жанны; он видел, что она хороша собой и бедна; он смотрел на нее — этого было довольно.
Жанна, замечавшая все, догадалась, что ее будущий покровитель составил себе неблагоприятное представление о ней.
— Значит, — беззаботно произнес де Роан, — вы в самом деле несчастны?
— Я не жалуюсь, ваше высокопреосвященство.
— Да, мне преувеличили затруднения, которые вы испытываете.
Он огляделся вокруг.
— Квартира удобная, хорошо меблированная.
— Для гризетки — безусловно, — отвечала Жанна, горя от нетерпения вступить в бой, — я с вами согласна, ваше высокопреосвященство.
Лицо кардинала выразило изумление.
— Как? — воскликнул он. — Вы называете эту обстановку — обстановкой гризетки?
— Полагаю, ваше высокопреосвященство, что вы не могли бы назвать ее обстановкой принцессы, — отвечала она.
— А вы — принцесса, — отвечал он с той неприметной иронией, которую только изысканные умы или люди знатного рода умеют подмешивать в свою речь так, чтобы не превратиться при этом в наглецов.
— Я — урожденная Валуа, ваше высокопреосвященство, так же как вы родились Роаном. Вот все, что мне известно, — отвечала Жанна.
Эти слова были произнесены так отчетливо и с таким величием — величием непокоренного несчастья, величием женщины, чувствующей свою обездоленность, они были сказаны так мягко и в то же время с таким достоинством, что принц не был уязвлен, а человек в нем был растроган.
— Вы живете одна, сударыня? — спросил он.
— Совершенно одна, ваше высокопреосвященство.
— Для такой молодой и красивой женщины это прекрасно!
— Это вполне естественно, ваше высокопреосвященство, для женщины того общества, в какое ее загнала нищета.
Кардинал подвинул кресло, как бы для того, чтобы придвинуть ноги к огню.
— Сударыня! — сказал он. — Я хочу знать, чем я могу быть вам полезен.
— Ничем, ваше высокопреосвященство.
— Я надеюсь, вы еще не исчерпали все свои средства, сударыня?
Жанна промолчала.
— Может быть, у вас есть где-нибудь земля, пусть и заложенная, какие-нибудь фамильные драгоценности, например, вот эта?
Он указал на коробочку, которой играли белые, тонкие пальцы молодой женщины.
— Эта? — переспросила она.
— Оригинальная коробочка! Вы позволите? Он взял коробочку.
— Вам известен оригинал этого портрета? — спросила Жанна.
— Это портрет Марии-Терезии.
— Марии-Терезии?
— Да, императрицы Австрийской.
— В самом деле? — вскричала Жанна. — Вы уверены, ваше высокопреосвященство?
Кардинал снова принялся разглядывать коробочку.
— Откуда она у вас? — спросил он.
— От одной дамы, которая приезжала ко мне позавчера.
Кардинал посмотрел на коробочку с особым вниманием.
— Я ошибаюсь, ваше высокопреосвященство, — продолжала графиня, — у меня были две дамы.
— И одна из них вручила вам эту коробочку? — с недоверием спросил он.
— Она забыла ее у меня.
Кардинал погрузился в глубокую задумчивость. Заинтригованная графиня де Валуа решила, что ей необходимо быть начеку.
Кардинал поднял голову и внимательно посмотрел на графиню.
— А как зовут эту даму?
— Если бы я знала даму, которая оставила здесь эту бонбоньерку…
— Так что же?
— Я уже отослала бы ее владелице. Она, конечно, дорожит ею, а я не хотела бы отплатить сорокавосьмичасовым беспокойством за столь благосклонное посещение.
— Стало быть, вы ее не знаете?..
— Нет. Мне известно только, что это дама-патронесса некоего благотворительного общества… Из Версаля…
— Из Версаля?.. Патронесса некоего благотворительного общества?
— Ваше высокопреосвященство! Я принимаю у себя только женщин, ибо женщины не унижают бедную женщину, оказывая ей помощь, а эта дама, которой благожелатели осветили мое положение, нанесла мне визит и положила на камин сто луидоров.
— Сто луидоров! — с удивлением повторил кардинал и, поняв, что может уколоть Жанну (а Жанна в самом деле сделала какое-то движение), прибавил:
— Простите, сударыня, меня нисколько не удивляет, что вам дали такую сумму. Напротив, вы заслуживаете милосердия людей сострадательных, а принимая во внимание ваше происхождение, они обязаны быть вам полезны. Меня удивляет только титул дамы-благотворительницы: ведь обычно дамы-благотворительницы оказывают вспомоществование не столь солидное. Не могли бы вы набросать мне портрет этой дамы, графиня?
— Это трудно, ваше высокопреосвященство, — отвечала Жанна, желая раздразнить любопытство своего собеседника.
— Как трудно? Ведь она же была здесь?
— Да, конечно. Но эта дама, вероятно, не желая, чтобы ее узнали, прятала лицо в довольно широкий капюшон, а кроме того, она была закутана в меха. Но, может быть, эту даму знаете вы, ваше высокопреосвященство?
— Откуда же я могу ее знать, графиня? — живо спросил прелат.
Он умолк.
Но было совершенно очевидно, что он сомневается и что при виде коробочки в квартире графини все его подозрения снова зашевелились. Этот портрет Марии-Терезии, эта коробочка, которой постоянно пользовалась королева и которую кардинал сто раз видел у нее в руках, — как могли они очутиться в руках нищенки Жанны?
Неужели в это бедное жилище действительно приезжала сама королева?
А если и приезжала, осталась ли она для Жанны незнакомкой? Или по какой-то причине она скрывает оказанную ей честь?
Прелат задумался.
Молчание становилось тягостным для обоих, и кардинал нарушил его вопросом:
— А даму, сопровождавшую вашу благодетельницу, вы разглядели? Можете вы сказать мне, какова она на вид?
— О, ее-то я хорошо видела! — отвечала графиня. — Она высокая, красивая, у нее решительное выражение лица, восхитительный цвет лица, округлые формы.
— А другая дама не называла ее?
— Да, один раз назвала, но только по имени.
— Как же ее зовут?
— Андре.
— Андре! — воскликнул кардинал.
Он вздрогнул.
Это движение, как и другие его движения, не ускользнуло от графини де ла Мотт.