— Графиня! Уведомите господина де Роана, что он будет в Версале желанным гостем и что я хочу поблагодарить его.
Жанна выскочила из покоев королевы даже не хмельная, а безумная от радости и удовлетворенной гордости.
Она сжимала купюры так, как сжимает ястреб похищенную добычу.
Кардинал еще не вышел из дому, когда графиня де ла Мотт появилась в самом центре его особняка и его окружения.
Она объявила о своем прибытии более церемонно, чем сделала это у королевы.
— Вы из Версаля? — спросил он.
— Да, ваше высокопреосвященство.
— Ах, графиня, вы говорите это с таким видом…
— Вы хотели, чтобы я увидела королеву?
— Да.
— Я ее видела. Вы хотели, чтобы она позволила мне заговорить о вас, она, которая неоднократно обнаруживала свою к вам неприязнь и неудовольствие при одном вашем имени?
— Вернее, вы были так добры, что заговорили с ней обо мне?
— Это требует объяснений.
— Не говорите мне больше ни слова, графиня, — я вижу какое отвращение питает ко мне ее величество…
— Да нет, не такое уж отвращение!!! Я осмелилась заговорить об ожерелье.
— Вы сказали ей, что я преподнесу ей эти брильянты?
— Она отказалась наотрез…
— Я погиб!
— Отказалась принять их в подарок — это да, но ссуду…
— Ссуду… Вы так тонко повернули это предложение?
— Так тонко, что она его приняла.
— Я, я предоставляю ссуду королеве!.. Графиня, может ли это быть?
— Это больше, чем если бы вы их просто подарили.
— В тысячу раз!
— Я так и думала. Тем не менее ее величество это принимает.
Кардинал поднялся, потом снова сел. Потом опять встал, подошел к Жанне и взял ее за руку.
— Не обманывайте меня, — сказал он. — Подумайте, что одно ваше слово может сделать меня последним из людей.
— Страстями не играют, ваше высокопреосвященство; подавно не играют с тем, что может стать смешным; люди же вашего ранга и ваших достоинств не могут стать смешными.
— Это верно! Но тогда то, что вы мне сказали..
— ..абсолютная истина.
— И у меня с королевой общая тайна?
— Да, тайна... пагубная тайна.
Кардинал снова подбежал к Жанне и нежно сжал ей руку.
— Королева приказала мне передать вам, что она будет рада видеть вас в Версале.
Неосторожная Жанна едва успела выговорить эту фразу, как кардинал побледнел, словно юноша при первом поцелуе.
Неуверенной, как у пьяного, походкой он добрел до кресла, стоявшего поблизости от него.
«Ах вот оно что! — подумала Жанна. — Да это куда серьезнее, чем я думала! Я мечтала о герцогстве, о пэрстве, о ста тысячах ливров ренты, а получу княжество и полмиллиона ренты, ибо де Роан томим не честолюбием и не алчностью — он томим любовью!»
Де Роан скоро оправился. Радость — не из тех болезней, которые протекают долго, а так как это был человек сильный духом, он счел приличным заговорить с Жанной о делах, чтобы заставить ее забыть, что сейчас он говорил о любви.
Она ему не мешала.
— Друг мой, — сказал он, сжимая графиню в объятиях, — как же хочет поступить королева с этой ссудой, которую вы ей предложили?
— Она хочет заплатить вам так же, как заплатила бы Бемеру, с той лишь разницей, что, если бы она купила брильянты у Бемера, об этом узнал бы весь Париж, а после знаменитой фразы о корабле это невозможно, и что если бы она сделала кислую мину королю, сделала бы гримасу вся Франция. Итак, королева хочет приобрести брильянты в рассрочку и в рассрочку же уплатить долг. Вы представите ей эту возможность; вы будете ее молчаливым, ее платежеспособным кассиром в том случае, если она Окажется в затруднительном положении, вот и все; она счастлива, она платит — не требуйте большего.
— Она платит… Каким же образом? Жанна спокойно порылась в кармане и вытащила оттуда бумажник ее величества.
— Что это? — спросил де Роан.
— Бумажник, в котором двести пятьдесят тысяч ливров кредитными билетами.
Из пачки с двумястами пятьюдесятью тысячами ливров, которые дала королева, двадцать пять тысяч ливров, он сунул в руку Жанне.
— Отлично, ваше высокопреосвященство: даром ничто не дается. Мне приятно, что вы подумали обо мне.
— Так будет всегда, — целуя ей руку, заверил кардинал.
— Я отвечу вам тем же, — сказала Жанна. — До скорой встречи в Версале, ваше высокопреосвященство!
И она удалилась, предварительно вручив кардиналу перечень сроков платежа, назначенных королевой; в первый срок, который должен был наступить через месяц, платеж составлял сумму в пятьсот тысяч ливров.
Быть может, наши читатели, памятуя, в каком затруднительном положении мы оставили де Шарни, будут нам признательны, если мы проведем их в ту переднюю малых версальских апартаментов, куда храбрый моряк, который никогда не боялся ни людей, ни стихий, бежал из страха потерять сознание в присутствии трех женщин: королевы, Андре и графини де ла Мотт.
Дойдя до середины передней, молодой офицер упал в обморок, а через несколько минут пришел в себя, не подозревая о том, что королева это видела.
Король, который из своих апартаментов направлялся к галерее, вошел в переднюю; король остановился: он увидел человека, повалившегося на подоконник, да так, что это встревожило трех караульных, которые оказывали ему помощь и которые не привыкли к тому, чтобы у них на глазах офицеры теряли сознание без всякой причины.
— Ox! — воскликнул король, внезапно узнавший молодого офицера. — Да ведь это господин де Шарни!
Эти слова произвели чудодейственный эффект. В одно мгновение Шарни был залит туалетной водой, словно его окружал добрый десяток женщин. Был вызван врач; он поспешно осмотрел молодого человека.
Первым долгом врач расстегнул на больном куртку и рубашку, чтобы воздух получил доступ к его груди, но, когда он это проделал, он обнаружил то, чего отнюдь не искал.
— Рана! — с глубоким состраданием сказал король и подошел поближе, чтобы увидеть ее своими глазами.
— Да, да, — пролепетал Шарни, пытаясь приподняться и обводя комнату потускневшими глазами, — открылась старая рана. Это пустяки... пустяки…
Король был человеком порядочным; он догадался, что Шарни что-то скрывает. Тайна была для короля священной. Другой на его месте подхватил бы эту тайну, готовую слететь с уст у врача, который услужливо предлагал ее, но Людовик XVI предпочел оставить ее в распоряжении обладателя.