– Что тогда?
– Через два дня Филипп будет здесь.
– Да, понимаю: о нем забыли. Бедный мальчик! Так; всегда бывает в канцеляриях, учреждаемых таким кабине том министров, как у нас!.. Вот если бы премьер-министром был я, грамота уже была бы отправлена!
– Гм! – обронил Таверне.
– Что ты говоришь?
– Говорю, что не верю ни одному твоему слову.
– То есть, почему?
– Если бы ты был премьер-министром, ты послал бы Филиппа ко всем чертям.
– Ого!
– И его отца – туда же.
– Вот тебе раз!
– А его сестру еще подальше.
– С тобой приятно разговаривать. Таверне, ты очень умен. Впрочем, оставим это.
– Я бы с удовольствием, да вот мой сын не может этого оставить! Он в безвыходном положении. Герцог! Необходимо увидеть короля.
– Говорят тебе, я только и делаю, что смотрю на него.
– Надо с ним поговорить.
– Дорогой мой! С королем говорят, когда он сам этого желает.
– Заставить его!
– Я не папа.
– Тогда я, пожалуй, решусь поговорить с дочерью, – молвил Таверне, – потому что тут дело нечисто, господин герцог!
Это слово оказало магическое действие.
Ришелье прощупал Таверне. Он знал, что барон – такой же развратник, как его друзья юности господин Лафар или господин де Носе, репутация которых была безупречной. Он боялся, что отец и дочь вступят в сговор, так же как боялся всего неизвестного, что могло бы вызвать немилость монарха.
– Ну, хорошо, не сердись, – сказал он, – я попробую предпринять еще один шаг. Но нужен предлог.
– У тебя есть предлог.
– У меня?
– Разумеется.
– Какой же?
– Король дал обещание.
– Кому?
– Моему сыну. И это обещание…
– Что?
– Можно напомнить о нем королю.
– Это и впрямь удобный предлог. Письмо при тебе?
– Да.
– Давай сюда!
Таверне достал из кармана сюртука письмо и подал его герцогу, порекомендовав действовать смело и вместе с тем осмотрительно.
– Союз воды и огня, – заметил Ришелье. – Сразу видно, что мы сумасброды. Ну, раз вино налито – надо его выпить.
Он позвонил.
– Прикажите подать мне сюртук и заложить лошадей. Он обернулся к Таверне и с беспокойством спросил:
– Хочешь присутствовать при моем одевании, барон? Таверне понял, что очень огорчит друга, если согласится.
– Нет, дорогой мой, не могу! у меня еще есть дело в городе. Назначь мне где-нибудь свидание.
– Пожалуйста: в замке.
– В замке, так в замке.
– Было бы хорошо, если бы ты тоже увиделся с его величеством.
– Ты так думаешь? – спросил довольный Таверне.
– Я на этом настаиваю. Я хочу, чтобы ты сам убедился, что я говорю тебе правду.
– Да я и не сомневаюсь, но раз тебе хочется…
– Да ведь и ты этого, пожалуй, хочешь, а? – Откровенно говоря, да.
– Ну, тогда жди меня в Зеркальной галерее в одиннадцать часов, я в это время буду у его величества.
– Условились. Прощай!
– Не сердись, дорогой барон! – проговорил Ришелье, стремившийся до последней минуты не ссориться с человеком, сила которого была ему еще неизвестна.
Таверне сел в карету и покатил в сад, где долго гулял один, глубоко задумавшись, в то время как Ришелье предоставил себя заботам слуг и стал молодеть на глазах: это серьезное занятие заняло у знаменитого победителя Маона не меньше двух часов.
Впрочем, он потратил на туалет гораздо меньше времени, чем мысленно отпустил ему Таверне. Барон, подстерегавший герцога, видел, как ровно в одиннадцать карета маршала остановилась у дворцового подъезда, где свитские офицеры отдавали Ришелье честь, пока лакеи провожали его в королевские покои.
Сердце Таверне готово было выскочить из груди: он медленно, сдерживая свой пыл, отправился в Зеркальную галерею, где менее удачливые придворные, офицеры с прошениями, а также честолюбивые мелкопоместные дворяне выстаивали, словно статуи, на скользком паркете – пьедестале, прекрасном для поклонников Фортуны.
Таверне против волн смешался с толпой, постаравшись, однако, держаться поближе к углу, где должен был появиться маршал, выйдя от его величества.
– Чтобы я толкался среди этих дворянчиков и их грязных плюмажей! – ворчал он. – И это я, я, всего месяц назад ужинавший в тесном кругу с его величеством!
И тут к нему закралось гнусное подозрение, от которого покраснела бы бедняжка Андре.
Как он и обещал, Ришелье отважно подставил себя под гневные взгляды его величества в тот момент, когда принц де Конде протягивал королю рубашку.
Заметив маршала, король сделал столь резкое движение, чтобы отвернуться, что рубашка едва не упала на пол, а удивленный принц отступил.
– Простите, брат, – сказал Людовик XV, желая дать понять принцу, что резкое движение относится не к нему.
У Ришелье не осталось сомнений, что король гневается на него.
Но так как он прибыл с решимостью вызвать гнев, если это понадобится для решительного объяснения, то он обошел короля, как при осаде Фонтенуа, и встал с другой стороны, там, где король должен был непременно пройти, чтобы попасть в свой кабинет.
Не видя больше маршала, король заговорил легко и свободно. Он оделся, выразил желание поохотиться в Марли и долго советовался со своим братом, потому что за семейством Конде закрепилась слава отличных охотников.
Но в ту минуту, как он переходил в свой кабинет, когда все уже ушли, он снова увидел Ришелье, раскланивавшегося со всей возможной изысканностью, известной еще со времен Лаузуна, прославившегося своими изящными поклонами.
Людозик XV остановился в замешательстве.
– И здесь вы, господин де Ришелье? – воскликнул о??.
– Я весь к услугам вашего величества, сир.
– Вы что же, никогда не уходите из Версаля?
– Вот уже сорок лет я здесь, сир, и я очень редко удаляюсь, только по приказанию вашего величества. Король остановился против маршала.
– Вам что-то от меня нужно? – спросил король.
– Мне, сир? – с улыбкой переспросил Ришелье. – Да что вы!
– Вы же, черт подери, меня преследуете, герцог! Я уже это заметил.
– Да, сир, мою любовь и мое уважение? Благодарю вас, сир?