Из глубины квартиры послышалась какая-то возня. Света замерла. Несколько секунд царила полная тишина, затем хлопнула дверь, и почти сразу раздалось:
– Идите сюда!
Света сделала несколько шагов и остановилась. В дверях комнаты, где она нашла Тихона, стояла Анна Васильевна.
– Ну же! – нетерпеливо позвала актриса. – Что вы там застыли? Вот ваш убитый, идите, поздоровайтесь!
Предложение поздороваться с покойником не прибавило Свете уверенности. Но не подчиниться было нельзя.
Заглядывая в комнату, она надеялась обнаружить живого человека. Хорошо бы все это оказалось шуткой, рассчитанной на то, чтобы пугать визитеров, нарушающих запреты.
Но тело лежало в том же положении, в каком она его оставила. В спальне ничего не изменилось, исчезла только собака.
Под насмешливым взглядом хозяйки Света обогнула кровать. Человек лежал в той же позе. Серый свитер задран, вокруг горла обмотан полосатый шарф. Она приготовилась увидеть черты, искаженные гримасой смерти. Но на нее уставилось гладкое пластиковое лицо с нелепой полуулыбкой на губах.
Пораженная, Света обернулась к Стрельниковой.
– Познакомьтесь, – светски предложила та. – Генри, это Светлана. Светлана, это Генри.
Девушка была так растеряна, что Анна Васильевна сжалилась. И не выгнала ее, а провела в столовую и налила чая. Тихона актриса потребовала оставить в сумке, где он тут же и заснул.
– Манекен… – повторила Света, отпивая безвкусный зеленый чай.
– Разумеется, манекен, моя дорогая. А вы решили, что это я прикончила кого-то? Признавайтесь!
Света покраснела.
– Я не знала, что думать.
– А что, у меня набралась бы дюжина знакомых, которых я желала бы увидеть заколотыми. – Анна Васильевна потерла руки. – И парочка таких, которых при случае заколола бы сама.
Свете подумалось, что это не притворство. С актрисы сталось бы расправиться с врагами таким кровожадным способом.
Стрельникова отпила из бокала минеральную воду.
– Мы репетируем пьесу Рыбакова «Человек из дома напротив».
– Олега Рыбакова?
– Да. Вы его знаете?
– Он известный писатель, – уклончиво сказала Света.
Не рассказывать же этой высокомерной женщине, что она снимала Рыбакова всего десять дней назад. Да ей это и безразлично.
Стрельникова поморщилась.
– Если бы только писатель… Но это неважно. Он написал для театра детектив. Всего шесть действующих лиц, из них один – наш милый Генри, который всю пьесу лежит бездыханным. Не брать же на эту роль актера! Вот мы и используем манекен. Вы обратили внимание на его руки? Обязательно взгляните на них, это работа настоящего художника!
Света подумала, что хватит с нее встреч с Генри.
– А почему он у вас? – осторожно поинтересовалась она.
– Милая моя, потому что мы сегодня репетируем. В театре всю неделю черт знает что: ремонтируют зрительный зал перед премьерой. Нашли время… А наши диалоги с партнером задуманы так, что мы все время обращаемся к покойнику. Он молчит, но при этом он третий в наших разговорах. Его молчание громче наших слов. В конце концов оно становится для нас невыносимым, и мы начинаем признаваться в преступлениях, которые совершили.
Актриса с сомнением посмотрела на Свету и уточнила:
– Вы понимаете, о чем я?
– По замыслу писателя, жертва заменяет следователя?
Стрельникова одобрительно кивнула.
– У меня роль любовницы Генри, а Серафимович играет моего супруга. Его вы, надеюсь, знаете?
Света не любила врать. Но это «надеюсь» прозвучало так, что ей оставалось лишь воскликнуть с искренним энтузиазмом:
– Кто же не знает Серафимовича!
– У нас с ним четыре сцены. Он должен скоро прийти, у вас будет прекрасный шанс увидеть нашу репетицию. Редкий шанс! Вы, милая, еще будете писать в мемуарах об этом.
Взгляд ее затуманился. Похоже, Анна Васильевна заглянула в будущее и читала восторженные строки, которые посвятит ей Света.
Из прострации Стрельникову вывел переливчатый звонок.
– А, вот и Петр Иванович!
Хозяйка остановила Свету, порывавшуюся встать.
– Нет-нет, милая, сидите. Вы должны подтвердить историю с трупом! Петя ни за что не поверит мне, если я не предъявлю вас в качестве доказательства.
«Чудно, чудно, – печально подумала Света, оставшись одна. – Мало того, что поставила себя в идиотское положение. Так еще и придется свидетельствовать против себя перед неким Серафимовичем».
Из прихожей до нее донесся низкий, глубокий, красивый голос. Он вызывал в воображении виноградники Франции, дубовые бочки, заполненные выдержанным вином, рубиновые отблески на стенках бокала. Голос настоящего красавца.
Света окончательно стушевалась. Вот-вот сюда зайдет высокий мужчина с римским носом, густой шевелюрой и румянцем на гладко выбритых щеках. Стрельникова, смеясь, станет рассказывать ему о Светиной глупости. Может быть, даже в лицах. Наверняка в лицах! А сама Света будет сидеть, неловко улыбаться и жалко кивать.
Почему, почему она не может встать и уйти? И не участвовать в спектакле Анны Васильевны?
«Потому что мямля! – сказал в голове скрипучий голос отчима. – Все с «извините-простите-пожалуйста». Тьфу! Учу я тебя, учу… А ты и спасибо не скажешь за науку, когда будешь мне стакан воды подавать».
Свете вспомнилось любимое обещание отчима. «Я из тебя сделаю кобылу артиллерийскую!» – гремел он, потрясая жестяной кружкой. (Вадим Петрович терпеть не мог фарфор. Их чудесные тонкие чашки с золотой каймой он презрительно называл дамскими, а сам пользовался страшной стертой кружкой, будто обгрызенной по краям).
В свои четырнадцать лет становиться артиллерийской кобылой Света не желала. Она вообще полагала, что кобыла любого формата – это не тот идеал, к которому должна стремиться девочка ее возраста. Но благоразумно не озвучивала свои мысли дяде Вадиму.
Чем больше Вадим Петрович кричал на нее, тем молчаливее становилась Света. Она от природы обладала тихим голосом. Из чувства протеста почти шептала, разговаривая с отчимом.
А из страха стать похожей на него никогда ни на кого не кричала.
Света тряхнула головой, обрывая нить воспоминаний. До нее донесся звонкий смех Анны Васильевны: «Не поверишь… Ха-ха!.. Еще здесь…»
Она сжала ручку чашки.
И тут в столовую не вошел, а вкатился маленький толстяк с улыбчивым и одновременно грустным лицом. На его макушке мягко сияла лысина, а вокруг нее торчали прямые редкие волосики, точно строй солдат, охраняющих последние рубежи.
Света сразу увидела, что это заколдованный снеговик, случайно превратившийся в мужчину. Из нижнего снежного шара получились ноги колесом, из среднего – животик, а из верхнего – маленькая круглая голова. Морковка, видимо, потерялась в процессе трансформации, поэтому нос бывшему снеговику достался маленький, как пуговка.