— Где вы были задержаны? — спросил он.
— На Террасе фельянов, — отвечал пленник.
— Что вы там делали?
— Направлялся во дворец.
— С какой целью?
— Исполнял приказ муниципалитета.
— Что вам предписывалось этим приказом?
— Проверить состояние дел и отчитаться главному прокурору, члену департаментского бюро.
— Приказ у вас при себе?
— Вот он.
Молодой человек вынул из кармана бумагу.
Председатель развернул ее и прочел:
«Солдату Национальной гвардии, имеющему на руках этот приказ, предписано пройти во дворец с целью проверки состояния дел и отчитаться об увиденном господину главному прокурору, члену департаментского бюро.
Буари, -Леру, офицеры муниципалитета.»
Приказ был составлен по всей форме; однако подписи могли быть подделаны; в ратушу послали человека с поручением проверить их подлинность.
Последний арест собрал во дворе фельянов большую толпу зевак, и уже стали раздаваться голоса, — а во время народных сборищ всегда звучат такие голоса,
— требовавшие расправы над пленниками.
Оказавшийся там комиссар муниципалитета понял, что нельзя позволить крикунам почувствовать свою силу.
Он поднялся на ступени, чтобы обратиться к толпе с просьбой разойтись.
В ту минуту, когда собравшиеся готовы были, возможно, поддаться на уговоры офицера, вернулся тот, кого посылали в ратушу для уточнения подлинности подписей двух членом муниципалитета, и объявил, что приказ действителен и что можно освободить из-под стражи его предъявителя Сюло.
Это был тот самый господин, которого мы уже видели на вечере у принцессы де Ламбаль, когда Жильбер сделал по просьбе Людовика XVI набросок шльотины, а Мария-Антуанетта узнала в этом необычном инструменте неведомую дотоле машину, показанную ей Калиостро в графине с водой в замке Таверне.
При имени Сюло какая-то затерявшаяся в толпе женщина подняла голову и взревела:
— Сюло?! Сюло, главный редактор «Деяний Апостолов»? Сюло, один из душителей льежской независимости?.. Дайте-ка мне этого Сюло! Я требую смерти Сюло!
Толпа расступилась, пропуская вперед женщину, невысокую, тщедушную, в трехцветном костюме амазонки, вооруженную саблей, которую она носила через плечо; она подошла к комиссару муниципалитета, заставила его спуститься со ступеней и заняла его место.
Едва ее голова показалась над толпой, все как один закричали:
— Теруань!
Теруань в самом деле пользовалась исключительной популярностью; ее участие в событиях 5-6 октября, ее арест в Брюсселе, ее пребывание в австрийских тюрьмах, ее вмешательство в события 20 июня создали ей столь огромную славу, что Сюло в своей сатирической газете наградил ее любовником по имени гражданин Популюс, иными словами — весь народ.
В атом был двойной намек и на популярность Теруань, и на то, что она была женщиной весьма доступной: ее даже обвиняли в чрезмерном увлечении мужчинами.
Кроме того, Сюло выпускал в Брюсселе «Набат королей» и тем в немалой степени помог задушить льежскую революцию и подставить под австрийскую палку и митру священника благородный народ, который хотел быть свободным и французским.
Именно в то время Теруань писала рассказ о своем аресте и уже прочла некоторые главы в Клубе якобинцев.
Она требовала смерти не только Сюло, но и одиннадцати другим пленникам.
Сюло слышал ее голос, под одобрительные крики требовавший смерти ему и его товарищам; он вызвал через дверь начальника охраны.
Охрана состояла из двухсот солдат Национальной гвардии.
— Выпустите меня, — попросил Сюло, — я назову себя, меня убьют, и все успокоятся; моя смерть спасет одиннадцать жизней.
Ему ответили отказом.
Он попытался выбраться в окно; товарищи его удержали.
Они не могли поверить в то, что их хладнокровно выдадут убийцам.
Но они ошибались.
Председатель Бонжур, напуганный криками толпы, решил пойти навстречу требованиям Теруань и запретил национальным гвардейцам противиться народной воле.
Национальная гвардия подчинилась, расступилась и дала доступ к двери.
Народ хлынул в тюрьму и наугад завладел первым попавшимся узником.
Им оказался аббат Буийон, автор драматических произведений, известный также эпиграммами за подписью Кузена Жака и тем, что три четверти его пьес провалились в театре Монтансье. Это был настоящий колосс; вырвав аббата из рук пытавшегося спасти его комиссара муниципалитета, узника выволокли во двор, где он вступил с убийцами в неравную борьбу; хотя у него не было другого оружия, кроме кулаков, двоих или троих противников он все-таки успел уложить.
Штыковой удар пригвоздил его к стене: он погиб, не имея возможности достать своих врагов последним ударом.
Пока продолжалась борьба, двум узникам удалось спастись бегством Жертва, сменившая аббата Буийона, оказалась королевским гвардейцем по имени Сольминьяк; он защищался так же отважно, как его предшественник; его убили с еще большей жестокостью, потом растерзали третьего, имя которого осталось неизвестным. Сюло оказался четвертым.
— Гляди-ка, вот он, твой Сюло! — крикнула какая-то женщина.
Теруань не знала его в лицо; она полагала, что он — священник и называла его аббатом Сюло; как дикая кошка бросилась она на него и вцепилась ему в горло.
Сюло был молод, отважен и силен; одним ударом кулака он отбросил Теруань футов на десять, раскидал четверых мужчин, накинувшихся было на него, вырвал саблю из рук одного из убийц и двумя первыми ударами уложил двух нападавших.
Началась жестокая схватка; продолжая наступать и неуклонно продвигаясь к двери, Сюло сумел трижды отбить нападавших; наконец, он добрался до этой проклятой двери, но, повернувшись, чтобы ее отворить, он на одно-единственное мгновение подставил себя под удары убийц; этого мгновения оказалось довольно, чтобы двадцать сабель вонзились в него.
Он рухнул к ногам Теруань, не удержавшейся и со злорадством нанесшей ему последний удар.
Бедный Сюло только недавно женился, всего за два месяца до того, на прелестной девушке, дочери известного художника, Адели Галь.
Пока Сюло боролся с убийцами, еще одному пленнику удалось бежать.
Пятый пленник, которого выволокли убийцы, заставил толпу загалдеть от восхищения: им оказался бывший телохранитель по имени Вижье, прозванный красавцем-Вижье. Будучи столь же отважен, сколь красив, так же ловок, как отважен, он продержался около четверти часа, трижды падал, трижды поднимался вновь, и весь двор, каждый камень был окрашен его кровью, как, впрочем, кровью его убийц. Наконец, как и Сюло, он пал в неравной схватке.