— Условия? — надменно переспросила королева. Дюмурье поклонился.
— Говорите, сударь, — попросил король.
— Государь! — молвил Дюмурье. — Я подвергаюсь нападкам сразу с трех сторон. Жирондисты, фельяны, якобинцы обстреливают меня, не жалея сил; я лишился всяческой популярности в народе, а так как бразды правления можно удержать лишь благодаря поддержке общественного мнения, я смогу быть вам по-настоящему полезен лишь при одном условии.
— Какое это условие?
— Пусть будет объявлено во всеуслышание, государь, что я и два моих коллеги остались в кабинете министров ради того, чтобы санкционировать оба только что принятых декрета.
— Это немыслимо! — вскричал король.
— Невозможно! Невозможно! — подхватила королева.
— Вы отказываетесь?
— Мой самый страшный враг, — заметил король, — не навязал бы мне более жестких условий, нежели ваши.
— Государь! — отвечал Дюмурье. — Даю слово дворянина и солдата, что считаю их необходимыми для вашей безопасности.
Поворотившись к королеве, он продолжал:
— Ваше величество! Если это не нужно вам самой; если бесстрашная дочь Марии-Терезии не только презирает опасность, но по примеру своей матери готова идти ей навстречу, то вспомните хотя бы, что вы не одна; подумайте о короле, подумайте о своих детях; вместо того, чтобы подталкивать их к пропасти, помогите мне удержать его величество на краю бездны, над которой повис трон! Если я счел необходимым одобрение двух декретов, прежде чем вы, ваше величество, выразили свое пожелание освободиться от трех мешающих вам мятежных министров, — прибавил он, обращаясь к королю, — судите сами, ваше величество, насколько необходимым я считаю это одобрение; если вы согласитесь на отставку этих министров, не одобрив при этом декретов, у народа будет две причины для ненависти к королю: народ будет считать ваше величество врагом Конституции, а отправленные в отставку министры станут в глазах общественности мучениками, и я не могу поручиться за то, что через несколько дней более серьезные события не будут угрожать вашей короне и вашей жизни. Предупреждаю вас, ваше величество, что я не могу, даже ради того, чтобы вам угодить, пойти — не скажу против своих принципов, но против своих убеждений. Дюрантон и Лакост со мной согласны; однако я не уполномочен говорить от их имени. Но что касается меня, то я вам уже сказал, государь, и я готов еще раз это повторить: я останусь в совете министров лишь в том случае, если ваше величество одобрит оба декрета.
Король сделал нетерпеливое движение.
Дюмурье поклонился и пошел к двери.
Король и королева переглянулись.
— Сударь! — остановила генерала королева. Дюмурье замер.
— Подумайте сами, как тяжело королю санкционировать декрет, согласно которому в Париже соберутся двадцать тысяч негодяев, в любую минуту готовых нас растерзать!
— Государыня! — отвечал Дюмурье. — Опасность огромная, мне это известно; вот почему надо смотреть ей прямо в лицо, однако не следует ее преувеличивать. В декрете говорится, что исполнительные власти укажут место сбора этих двадцати тысяч людей, среди которых отнюдь не все — негодяи; в декрете также говорится, что военному министру вменяется в обязанность навести порядок в огромной армии и увеличить число офицеров.
— Да ведь военный министр — Серван!
— Нет, государь; с той минуты, как Серван подаст в отставку, военным министром буду я.
— Ах вот как? Вы? — переспросил король.
— Так вы возглавите военное министерство? — удивилась королева.
— Да, ваше величество! И я поверну против ваших врагов меч, занесенный над вашей головой.
Король и королева опять переглянулись, словно советуясь.
— Предположим, — продолжал Дюмурье, — что местом расположения этих людей я назначу Суассон, а во главе этой толпы поставлю надежного и умного наместника и двух расторопных офицеров; они разобьют этих людей на батальоны; по мере того, как они будут вооружаться, министр, идя навстречу просьбам генералов, будет посылать их на границы, и тогда, как вы видите, государь, декрет, задуманный как средство ущемления ваших интересов, окажется весьма вам полезен.
— А вы уверены, что добьетесь разрешения разместить этих людей в Суассоне? — спросил король.
— За это я отвечаю.
— В таком случае портфель военного министра — ваш.
— Государь! — молвил в ответ Дюмурье. — В министерстве иностранных дел мои обязанности необременительны, и я легко с ними справляюсь; не то — военное министерство: ваши генералы — мои враги; вы только что имели случай убедиться в их слабости; мне придется отвечать за их ошибки; но коль скоро речь идет о жизни вашего величества, о безопасности королевы и ее августейших детей, о спасении Конституции, я согласен! Итак, могу ли я считать, государь, что мы пришли к общему мнению относительно одобрения декрета о двадцати тысячах федератов?
— Если вы — военный министр, я полностью полагаюсь на вас.
— В таком случае давайте перейдем к декрету о священниках.
— Что касается этого декрета, сударь, то я вам уже сказал, что он никогда не будет утвержден мною.
— Государь! Вы сами поставили себя перед необходимостью принимать это решение, когда санкционировали первый декрет.
— Тогда я допустил промах и упрекаю себя за свою ошибку; однако это не причина, чтобы ее повторить.
— Государь! Ежели вы не утвердите этот декрет, вы совершите еще большую ошибку, чем в первый раз!
— Государь! — вмешалась королева. Король поворотился к Марии-Антуанетте.
— Неужто и вы просите меня об этом, ваше величество? — удивился король.
— Государь! — отвечала королева. — Я должна признать, что, выслушав доводы господина Дюмурье, я полностью с ним согласна.
— Ну что ж, в таком случае… — начал король.
— Что, государь?.. — в нетерпении подхватил Дюмурье.
— Я согласен, с тем, однако, условием, что вы как можно скорее избавите меня от трех бунтовщиков.
— Поверьте, государь, что я сделаю это при первом же удобном случае, — пообещал Дюмурье, — а я уверен, что такой случай не замедлит представиться.
Поклонившись королю и королеве, Дюмурье удалился. Оба они провожали взглядом новоиспеченного военного министра до тех пор, пока за ним не захлопнулась дверь.
— Вы заставили меня дать согласие, — заметил король, — что вы можете теперь мне по этому поводу сказать?
— Прежде всего вам следует дать согласие на декрет о двадцати тысячах человек, — сказала королева, — пусть он устроит лагерь в Суассоне, пусть рассредоточит эту огромную армию, а уж потом… Потом будет видно, что делать с декретом о священнослужителях.