Они были слишком похожи. А Д., как я теперь понимаю, не потерпел бы второй звезды возле себя. И что мне написать в конце статьи? Что сыграть одновременно Каина и Авеля в «Пристрастии к зеркалу» Д. помешали слишком явные библейские аналогии, вот он и поставил точку? Что его брат тоже занимался в театральной студии и мечтал о кино? Что если бы он появился на экране, Д. пришлось бы всю жизнь чинить машины, потому что (я навел справки) его брат считался в студии куда более талантливым? Что надо разрыть тот холмик у озера, где плакал Пьеро?

Что ж, во всяком случае, Д. признался. Правда, только мне.

Нет, ничего я не напишу. Собирая все, что от него осталось, перекладывая с места на место снимки с кадров, фотографии, вырезки из газет, я не могу и никогда не смогу сказать, кем же был Д. Может, он избавился от чувства вины, разложив его на ряд образов? Или просто всегда был героем другого фильма? И порой я борюсь со странным чувством, словно все кончилось к лучшему, и в бессвязной, разваливающейся на глазах ленте жизни, где нет ни сюжета, ни настоящих развязок, ни выдержанных пауз, появился наконец намек на жанр. Что-то приобрело совершенную форму, замкнулось, стало новеллой, еще одним фильмом, свободным от продолжений, будущих неудач, преступлений, правосудия, некрологов и наших соболезнований.

Пусть он останется Д.

Прислуга

Выехал в свет

На рассвете лет

Рыцарь с пламенным взглядом,

Чтобы в пути

С песней найти

Дивный край Эльдорадо.

Сердцем истлел,

Весь поседел,

И никакой награды.

Язвы да вши,

Да миражи

С видами Эльдорадо.

Рыцарь упал

И увидал

Тень в капюшоне рядом.

«Давший обет,

Дай мне совет —

Как попасть в Эльдорадо?»

«Бледной Луной,

Горной страной,

Всеми кругами Ада,

Мертвый, немой,

Вместе со мной

Ты пойдешь в Эльдорадо!»

Эдгар Аллан По. Эльдорадо [3]

Получить что-то даром… Для иных это привычно, а вот для меня – чудо. Я помню темные дни моего детства, когда мы с мамой жили в крохотной квартирке на окраине большого города. Перешитая из старья одежда, скудные ужины, книги, взятые из библиотеки, редкие походы в кино… Помню маму – красивую, как скандинавская богиня, гордую, как сверженная королева. Она никогда ни на что не жаловалась. Свой белый костюмчик носила девять лет подряд, стирая его каждую неделю и не решаясь купить новый – потому что мне нужны были книги, одежда, игрушки… Этот костюмчик в конце концов стал для меня чем-то неотделимым от мамы, как ее улыбка, запах волос, голос. Помню, дедушка, у которого мы гостили в деревне каждое лето, твердил:

«Я выброшу эту линялую тряпку! Разорву и выброшу!» Но мамины зеленые, широко расставленные глаза смеялись, и конечно, белый костюмчик остался цел и невредим. В нем ее и похоронили, когда мне исполнилось шестнадцать лет и я окончил школу.

Получить что-то даром… Мама твердила мне, что даром не бывает ничего, так или иначе за все приходится платить. Тогда я не понимал, что она имеет в виду. Теперь, кажется, понимаю…

Я уже учился в университете, когда дедушка умер и завещал мне дом. Других наследников не было, потому я его и получил, иначе не видать бы мне дома, я уверен. Дедушка всегда относился ко мне с прохладцей, а почему, я тогда не знал.

Это был заброшенный маленький дом посреди сухой равнины. Он стоял вдали от деревни, на обочине проселочной дороги, которая летом дымилась от белой пыли. Зимой, в пору дождей, дорога мигом превращалась в непролазное болото. За домом находился крошечный огородик. Дедушка не в силах был обработать больший участок, хотя мог бы захватить все земли до горизонта. Здесь не было соседей, редко проезжала случайная машина, в этой невообразимой глуши не действовали законы и не употреблялись документы. Потому через несколько лет после смерти дедушки я сюда и переселился.

Наверное, это была глупость с моей стороны, но так я и поступил. В то время я как раз заканчивал работу над диссертацией, посвященной мертвым языкам, и мне нужны были тишина, покой, полное уединение. Ко всему прочему, у меня расшатались нервы. В ту пору обменивали паспорта, и я, как законопослушный гражданин, доверчиво отправился в местные органы власти… И выяснилось, что новый паспорт они выдать не могут, так как не хватает одной справки. А где ее взять? Никто не знал точно. Я стоял в очередях, вечерами принимал снотворное, чтобы избавиться от дурных мыслей, даже пытался дать взятку… Ничего не помогло, им нужно было знать имя и место рождения моего отца. Но я сам не знал о нем ничего, и мама никогда не говорила о нем, и дедушка тоже…

Прежде я не задумывался о том, кто мой отец. Среди моих друзей были такие, у которых тоже не было отцов. Кто-то делал из этого трагедию, кто-то воспринимал этот факт снисходительно, будто сквозь зубы. Я был совершенно равнодушен к истории своего рождения до тех пор, пока не пришла пора предъявить справку.

Будь мама жива, я бы спросил ее. Будь дедушка жив… Я и приехал-то в эту глушь больше для того, чтобы порыться в семейных архивах и найти хоть какое-то упоминание о своем родителе. Тщетно, ничего стоящего я не нашел. Судя по оставшимся после дедушки бумагам и письмам, было похоже, что я появился на свет вообще без участия мужчины. У меня даже отчество было дедушкино.

До чего я нервничал из-за всего этого в городе, и сказать нельзя. Однажды меня увезли прямо из кабинета чиновника на «скорой». Я думал, инфаркт, оказалось – невралгия. Серия уколов, обследования, и снова очереди, кабинеты, бесконечные кабинеты и очереди… Я понял, что больше не выдержу, и уехал. Как страус, спрятал голову в песок, окружавший доставшийся мне по наследству дом. Я решил, что не буду ничего предпринимать, пока не приду в себя и не успокоюсь.

В детстве это место не казалось мне таким безлюдным, как сейчас. И немудрено, ведь рядом всегда были мама и дедушка. Изредка проезжал почтальон на велосипеде. Иногда мимо наших окон проносилась случайная машина. Мне же казалось, что вокруг кипит жизнь, настолько буйной была в то время моя фантазия. Я завел себе воображаемых друзей и целыми днями играл с ними за домом, там, где кончалась ограда жалкого огородика. Чтобы было веселее, многих из них я выдумал странными, уродливыми, непохожими на людей… И надо сказать, к этим фантомам я привязался даже больше, чем к тем, которые были похожи на моих одноклассников. Иногда мне казалось, что они существуют во плоти и крови. Я дал им имена и скучал по ним, когда мы с мамой возвращались в город. В нашей крохотной квартирке даже для воображаемых друзей места не было. Их имена я брал из книг. В основном из сочинений Эдгара По, которые стояли на полке у дедушки.

Сейчас же я был совсем один, и странно, меня это вовсе не пугало, напротив. Когда я отпер расшатанную калитку, тут же свалившуюся с петель, пересек поросший травой двор и вступил в дом, то ощутил что-то очень похожее на счастье. Я был тут самим собой. Здесь никто не требовал от меня доказательств, что я являюсь именно тем, что есть. А это уже много! У меня сразу мелькнула крамольная мысль – никогда отсюда не уезжать, остаться тут навеки, со своим паспортом, который вскоре станет недействительным. Кому здесь его проверять? Кто мог меня видеть, кроме птиц, пересекающих жаркое бледное небо, ящериц в огороде и старой жабы, многие годы подряд живущей под крыльцом? Разве им нужны были документы, чтобы жить?