– Я люблю тебя, папа, – сказала она, прижавшись к нему.
Он взъерошил ей волосы – точно так же, как когда-то ерошил волосы жене. Жена давно умерла, но он до сих пор горевал по ней.
– И я люблю тебя, Блэр. – Он слегка отодвинул от себя дочку и улыбнулся, заглянув ей в глаза. – Я буду скучать по тебе, милая.
– А я по тебе, папа.
Они вновь обнялись.
– Будь счастлива, Блэр. Вот чего я хочу больше всего а свете.
– Я счастлива, – возразила Блэр. Хантингтон грустно улыбнулся и покачал головой.
– Ты боишься быть счастливой, – тихо сказал он и тяжело вздохнул. – Я молчал, потому что не люблю совать ой нос в чужие дела. Но я знаю, ты любишь Тейлора, и хочу дать тебе совет – и предостережение. Этот человек никогда не сдается. Мне кажется, он любит тебя, и вы должны все спокойно обсудить.
– Папа! – воскликнула Блэр – Как мы можем что-то обсуждать, если я понятия не имею, где он сейчас находится? И кроме того… – Она закусила губу. – Я совсем не уверена, что он захочет со мной увидеться. Я ясно высказала ему свое мнение. Вряд ли наши пути когда-нибудь пересекутся. – Она помолчала. – Папа, ты знаешь, где он? И… что с ним?
Хантингтон на мгновение смешался.
– С Тейлором все в порядке, – сказал он загадочно и, встретив озадаченный взгляд дочери, добавил: – Вчера утром он вернулся в Вашингтон.
Блэр не понимала, почему эта новость причинила ей столько страдания. Ведь она сделала все возможное, чтобы больше с ним не встречаться.
Но он должен был позвонить, должен был попытаться с ней увидеться. Хотя бы для того, чтобы она знала: он жив.
Как нелепо она себя ведет: то он нужен ей, то не нужен… Но пока его не было, она чуть с ума не сошла от тревоги. И потом, она не могла забыть то, что сказала ей Кейт. Если любишь человека, не важно, сколько времени вам отпущено: наслаждайся каждой минутой с ним.
– Да? – сказала она отцу. – Я рада слышать, что он вернулся.
– Блэр…
– Не надо, папа, – остановила его Блэр, борясь с подступившими слезами. Хотя, потерявши голову, по волосам не плачут. – Поцелуй меня на прощание, – попросила она с грустной улыбкой, – мне пора.
Он нежно поцеловал ее в лоб.
– Все наладится, Блэр, вот увидишь.
– Конечно. – Она не хотела, чтобы отец за нее волновался. – Все уже налаживается. Береги себя, ладно?
Она заботливо поправила и без того безупречный воротник его плаща.
– Ладно, – пообещал отец. – Иди, а то самолет улетит без тебя.
Блэр помахала ему и отошла. Возле самого трапа она обернулась, не удержавшись от последнего вопроса:
– Папа… А Крэг знает, что я сегодня улетаю?
Хантингтон не стал врать. Лицо выдало его еще до того, как он произнес всего одно слово:
– Да.
Блэр поморщилась, пряча свою боль, и начала подниматься по трапу.
– Я напишу тебе, как только мы приедем на место! – весело крикнула она. – Но ты, конечно, знаешь, как долго идет наша почта.
Отец помахал в ответ.
А потом Блэр сидела в транспортном самолете, рядом с Кейт. Ей уже не надо было улыбаться, но она улыбалась, потому что боялась расплакаться.
Итак, Крэг знал, что она уезжает, и даже не попытался с ней связаться. Ну что ж, именно этого она и добивалась. Блэр терпеть не могла людей, которые говорят «нет» только для того, чтобы их уговаривали. Она не желала, чтобы Крэг ее уговаривал.
И все-таки ей хотелось еще раз его увидеть. Ради чего? Чтобы снова расстаться? Как глупо! Они ведь не мазохисты.
Но как тяжело думать, что его чувства к ней угасают! А может, уже угасли совсем. Отец прав: если Крэг чего-то сильно хочет, он не успокоится, пока не добьется своего.
– Ох, Блэр! – вдруг выдохнула Кейт.
Блэр посмотрела на подругу. Кейт сидела белее мела, вцепившись пальцами в матерчатые чехлы подлокотников.
Она совсем забыла, что Кейт боится летать в самолетах! Ей всегда становилось плохо, когда реактивный лайнер разбегался по взлетной полосе, содрогаясь и набирая скорость перед тем, как взмыть в небо.
– Закрой глаза, – посоветовала Блэр, радуясь возможности отвлечься от собственных мыслей и помочь подруге преодолеть страх.
Она начала молоть всякий вздор, чтобы рассмешить Кейт. В конце концов ей это удалось. Иногда подготовка психолога давала свои плоды. Как только они взлетели, Блэр заказала для подруги большую порцию виски. Кейт заметно успокоилась.
«Психолог, как же! – думала Блэр с отвращением. – Я знаю все тайны человеческого мозга, миллионы разных моделей мышления и переживаний. Но я ничем не могу помочь себе самой! Логика – замечательная вещь, но она совершенно бесполезна, когда речь идет о душевной боли».
Интерлюдия
Крэг не рассчитывал встретиться с Хантингтоном в аэропорту. У него было мало времени. Если он опоздает на этот рейс, следующий будет только через несколько дней, а он не мог ждать так долго.
Он был одет так же, как в тот день – почти пять месяцев назад, – когда впервые летел к своей принцессе по заданию начальства.
Только тогда он отправлялся в путь по приказу, а теперь летел по собственной инициативе и сгорал от желания поскорее прибыть на место. Он наконец-то стал свободным человеком – насколько может быть свободным человек долга и чести.
Он столкнулся с Хантингтоном буквально нос к носу, а лучше сказать, налетел на него.
И был ошеломлен глубиной гнева в глазах обычно сдержанного и сухого начальника.
– Хантингтон!
– Тейлор!
Они смерили друг друга взглядами. Крэг первым нарушил молчание:
– Блэр улетела первым рейсом?
– Да. – Опять повисла тяжелая пауза. – Ты знал, что она уезжает?
– Да, сэр, знал…
– Тогда позволь спросить, почему ты решил примчаться сюда сломя голову? У тебя было вполне достаточно времени…
– Сэр…
– Я хочу узнать, какие у тебя намерения!
Крэг грустно улыбнулся:
– Очень благородные, могу вас заверить. Я по-прежнему хочу жениться на Блэр, а она по-прежнему от меня убегает. Я не мог ей позвонить, пока не решил вопрос своего будущего.
Хантингтон вопросительно вскинул брови:
– И как же ты его решил?
– Простите, – ответил Крэг, на лице его читалось сожаление, но не раскаяние, – но это секретная информация.
Его лицо расплылось в усмешке. Хантингтон не удержался и усмехнулся в ответ. Конечно, он знал, что Крэг подал заявление о переводе, однако начальство было слегка встревожено. Крэг зарекомендовал себя умным и находчивым работником, кроме того, был известен как человек, который не привык скрывать свое мнение. В верхах боялись, что он может сделать часть своих выводов достоянием гласности.