Потом до нее дошло, что он имел в виду. Ей захотелось чем-нибудь запустить в него. Слава Богу, что она немного выпила с утра, поэтому сумела вместо этого выдавить из себя улыбку и, подойдя к дивану, остановилась прямо над развалившимся на нем мужчиной:
— Лейтенант, вы осел. Как вы смеете?
— Миссис Марсел, я должен учесть все возможные варианты. Но вообще-то идея принадлежит не мне. Мой напарник…
— Ваш напарник, сэр, тоже осел. Но вы — тот дурак, который сидит здесь, в моем доме, и изрыгает эти грубые, неприличные, оскорбительные слова. Думаю, вам пора встать с моего дивана и убраться к чертовой матери из моего дома.
— Ну да, без орудия убийства, — ответил он, все еще откровенно разглядывая ее. Потом встал, прошел мимо, положил солнечные очки на секретер и повернулся, чтобы уйти. — Что ж, миссис Марсел, благодарю за гостеприимство.
— Не за что, лейтенант.
Он сделал несколько шагов по направлению к двери.
— Лейтенант!
Он задержался, медленно обернулся к ней. Его золотисто-каштановая бровь красивой дугой снова поднялась кверху.
— Миссис Марсел?
— Вы похожи на человека, который очень много знает.
— В самом деле?
Она кивнула:
— Давайте-ка посмотрим. Вам кажется, вы знаете, что Джон убил эту женщину. И вам кажется, вы знаете, что он должен был спрятать орудие убийства где-то здесь. Вы знаете о ранах Джона, о кровавом следе, и, полагаю, вы точно знаете, как умерла бедная девушка.
— Знаю.
— Так вот, в этом свете очень странным кажется то, что вы не знаете о нашем состоявшемся уже довольно давно разводе с Джоном. Джон Марсел — отец моего ребенка, лейтенант, он мой очень хороший друг. Да, я люблю его и намерена бороться за него, поскольку сам он не может за себя постоять. Но с кем ему встречаться — это его личное дело. А теперь, если не возражаете, катитесь ко всем чертям.
Темные ресницы скрыли взгляд его серых глаз на мгновение. А когда он снова посмотрел на нее, в них застыла покаянная, самоироничная улыбка.
— Доброго вам утра, миссис Марсел. Не забудьте позвонить мне, если вспомните что-нибудь важное.
— Непременно.
— Полагаю, если вы мне будете нужны, я смогу днем найти вас в больнице?
— Вы можете полагать все, что вам заблагорассудится, лейтенант.
— Поостерегитесь. Я ведь могу притащить вас в участок для допроса.
— Поостерегитесь. Я ведь могу позвонить своему адвокату, и вам останется лишь… — Она оборвала себя, приняв решение вести себя зрело и собранно.
Золотисто-каштановая бровь взлетела высоко на лоб. На губы снова набежала улыбка, которую Энн нехотя вынуждена была признать обаятельной.
— Прошу прощения? — вежливо сказал он. — Вы не закончили свою мысль.
— Доброго и вам дня, лейтенант.
— Надеюсь, миссис Марсел, — он продолжал смотреть на нее в нерешительности. — Я не искусствовед, но ваша картина… Она превосходна, правда?
Она с удивлением почувствовала, что губы ее растягиваются в улыбке:
— Думаю, она — одна из моих лучших. Искусство всегда субъективно.
— А вы умница.
— Я живу скромно.
— А ваш муж? Бывший муж, — поправился он.
— Он живет очень скромно. Но, будьте уверены, он сможет нанять самых искусных адвокатов, лейтенант.
— Они ему могут понадобиться, миссис Марсел.
Словно горячая, дрожащая змея проползла по позвоночнику Энн. Этот человек был тверд, хваток и решителен. Если преступникам и удается проскользнуть сквозь прорехи в общественной системе, то на недостаток рвения с его стороны им рассчитывать не приходится. Ситуация была ужасна и сама по себе, но с таким врагом, противостоящим Энн, она становилась ужасной вдвойне.
— Вам никогда не приходило в голову, лейтенант, что вы можете ошибаться?
Он помолчал, глядя себе под ноги, и она поняла, что он пытается быть с ней как можно мягче, но от этого становилось еще страшнее, чем от его упрямой решительности.
— Кровавый след тянется от места убийства сюда, — непреклонно напомнил он.
— Но ведь мог же на них обоих напасть кто-то другой?
— Судя по уликам, которыми мы располагаем, такой сценарий маловероятен.
— Но и не так уж невероятен.
Он долгим взглядом посмотрел ей в глаза:
— Если у вас есть какая-нибудь другая ниточка, я с радостью начну искать в этом направлении. У вас есть что-нибудь?
— Нет, — подумав, ответила Энн. — Пока нет.
— Пока? — повторил он, нахмурившись. — Миссис Марсел, не вздумайте совать свой нос в дела, которыми должна заниматься полиция…
— У меня есть ваша визитка, лейтенант.
— Предупреждаю вас…
— Не вздумайте совать свой нос в мои дела, лейтенант.
Биение жилки на шее выдавало его ярость. Сначала он ничего не ответил, даже выдавил из себя очередную улыбку. Потом сказал:
— Если понадобится, миссис Марсел, я вызову вас в участок.
С этими словами он наконец ушел, негромко, но решительно щелкнув дверным замком.
Дрожа, Энн добралась до дивана и рухнула на него. Этот лейтенант опасен. Совершено убийство, кто-то должен за него ответить. Обидно, но всем кажется сейчас очевидным, что преступление совершил Джон.
А он его не совершал.
Откуда ты-то сама это знаешь? — невольно вырвалось у нее. — Может ли вообще один человек до конца знать другого?
Он не убивал эту девушку, Джон не мог. Энн знала его.
И не понимая, каким образом, но была решительно намерена доказать, что он невиновен.
Марк дремал, но его терзали бессвязные, тревожные видения.
Лицо Джины.
Глаза Джины.
Он знал ее не столько давно, сколько хорошо. Она была другая. А может, не такая уж другая? Может, просто она научила его понимать, что любое человеческое существо — дитя какой-то женщины, и, вероятно, ее способность смеяться перед лицом всех несчастий помогала ему тогда, когда он в этом больше всего нуждался. Джина верила. Она верила, что ее жизнь изменится, что дни ее наполнятся любовью. Она умела танцевать с чувственностью, способной, казалось, вызвать возбуждение и у евнуха так, что его половой орган восстал бы, словно хвост у ящерицы, но все, чего она хотела от жизни, — это аккуратный белый забор из штакетника, две кошки во дворе, собака, двое детей и муж, возвращающийся каждый вечер домой. Она любила готовить, шить. Мечтала когда-нибудь объехать все американские парки аттракционов, покататься на всех прогулочных корабликах, съехать со всех горок. Когда-нибудь.