— Однако я знаю случаи, когда колдовство давало результат, — продолжала Синди. Она говорила низким голосом, почти шептала, что добавляло таинственности окружающей обстановке. — Я видела, как сбывается ворожба Мамы Лили Маэ.
— На ком? — заинтересовалась Энн.
— На мужчинах, — безразлично ответила Синди.
— Но может, эти мужчины и так были готовы влюбиться? — предположила Энн.
Синди загадочно улыбнулась:
— Но они влюблялись именно в того, в кого нужно! Уверяю вас, дело было именно в колдовстве!
— Вероятно, вы правы, — рассмеялась Энн. — Имена-то одинаковые, так ведь?
— Чьи имена? — не поняла Синди.
— Джины и Лили Маэ. Они ведь обе — Лаво, да? И печально известная Мари тоже была Лаво, правильно?
— Да, но, кажется, между ними нет родственной связи. Здесь половина населения носит французские фамилии. Порой они почти одинаково пишутся, но это разные фамилии, — возразил Грегори.
Синди хихикнула:
— А может, родственная связь и существует. Я хочу сказать, что Мари Лаво была фигурой особенной из-за этих сексуальных оргий. И наши Лаво, вероятно, просто не захотели иметь с ней ничего общего.
Грегори, шедший впереди, внезапно остановился. Он протянул руку и что-то снял с дерева.
— Что это?
— Злая магия, — пробормотал он, полностью поглощенный тем, что нашел. Потом обернулся к женщинам. В руках он держал маленькую соломенную куколку — не больше трех дюймов ростом. Она была одета в черное платье, волосы — из желтой пряжи, глаза — зеленые пуговицы. В куклу были воткнуты иглы.
У Энн появилось смутное ощущение, что исколотая кукла — это она сама.
— Я думала, что Мама Лили Маэ занимается только добрым колдовством, — тихо проговорила Энн.
— Именно так, — не колеблясь подтвердил Грегори и недоуменно пожал плечами. — Но здесь живут и другие люди. Большинство ее родственников и те, кто не принадлежит к ее роду. Население разное, но… к западу от этих мест обретаются каджуны. Большинство рыбаков живут ловлей речных раков. Ну естественно, есть дети, а дети, знаете ли, любят поиграть.
— Да, дети бывают несносными, — согласилась Синди.
Но Энн заметила, что они с Грегори переглянулись.
Энн могла поклясться, что они тоже заметили сходство куклы с ней.
— Ну, пошли к Маме Лили Маэ, — скомандовал Грегори. — Ее хижина уже близко. Все это полная чушь! — Он бросил куклу на землю и зашагал вперед.
Энн задержалась, глядя в его широкую спину. Потом незаметно наклонилась, подобрала куклу и сунула в карман. Она хотела спросить о ней у Мамы Лили Маэ, когда представится возможность.
— Энн? — позвал Грегори, оглядываясь.
— Иду! — она улыбнулась ему и поспешила вслед.
— Что вас беспокоит? — осторожно спросил он. — Не можете же вы всерьез воспринимать эту куклу?
— Я ведь из Атланты, если помните, — заметила она и быстро прошла мимо.
Конечно, она не воспринимает эту куклу всерьез.
Но, интересно, достаточно ли серьезно она к этому относится?
Марк остановил машину у больницы, решительно настроенный выяснить, каково на самом деле состояние Джона Марсела. Оказалось, оно не слишком изменилось, но хорошо, что Марсел продолжает оставаться в больнице. Впрочем, его шансы на выживание и выход из комы чуть-чуть повысились.
Жены Марсела в больнице не было.
Расставшись с доктором, Марк поехал к ней домой. Всю дорогу он ругал себя: ведь он рискует работой, честью, рассудком в конце концов.
С рассудком, видимо, уже не все в порядке.
Он припарковал машину у ее дома, прошел через уютный вестибюль и поднялся на второй этаж. Охраны у ее квартиры больше не было. Он звонил, стучал, звал ее.
Ощущая страшную пустоту внутри и странное чувство тревоги, он спустился вниз и вышел на улицу. Посмотрел на небо. Собиралась гроза. Солнце уже затянула пелена облаков. Надвигался потоп, и ночь в лежащем в низине Новом Орлеане обещала стать сущим адом.
Где она шастает?
Не сходи с ума, сказал он себе. Она имеет право ходить куда пожелает.
Нет, не имеет.
Она ведь ответила на его порыв. Она его хотела, и он полный идиот, что принял все это за стечение обстоятельств и руководствовался пресловутым здравым смыслом. Может, у него никогда и не было этого здравого смысла, просто ему ни разу не встретилась женщина, похожая на Энн Марсел? Была еще одна женщина, но…
Так где же она, черт возьми? И что он, разрази его гром, здесь делает? Вчера вечером он ушел, потому что соблазн держать ее в объятиях, быть с ней показался слишком велик. Желание идти дальше почти ошеломило его. Черт! Но он сохранил самообладание. Ладно, он не сохранил его, он ушел в страшном возбуждении. Тогда зачем вернулся? Зачем он себя терзает? Если только он не послал уже к черту понятие о добре и зле, и работу, и проклятый здравый смысл с этим дурацким делом.
Самым странным и запутанным из тех, с какими ему приходилось сталкиваться. Может, следует остановиться и подождать? И молиться, чтобы Джон Марсел выпутался…
«Ну же, Энн, возвращайся», — раздраженно сказал он про себя.
И напомнил себе тут же, что она имеет право ходить куда ей заблагорассудится.
В клуб, например.
Он вскочил в машину и завел мотор.
Его испугал раздавшийся сигнал. Мимо проезжал Джимми.
— Ее нет дома?
— Нет.
— Ты еще не говорил ей, что личность задушенной девушки — Джейн Доу — установлена?
— Нет.
— Она была на кладбище, знаешь?
— Где она была?
— И в церкви сегодня утром, и на кладбище. То есть она практически не входила в церковь, стояла у входа. У нее был такой вид, какой бывает у людей, приходящих на похороны потому, что они считают это нужным, но не хотят беспокоить тех, кто искренне скорбит, понимаешь?
— Более или менее, — ответил Марк.
Проклятие! Она была рядом весь этот чертов день, а он ее не видел. Выдающийся сыщик, нечего сказать! Но ведь он хоронил Джину. А в мыслях у него уже был еще один труп.
И потом, ему все еще было стыдно за предыдущий вечер, когда ему недостало здравого смысла понять, каким дураком он выглядел. Похоже, она не отдавала себе отчета в том, что он безумно боялся за нее все это время. Может, ему нужно немного остыть? Джон Марсел скорее всего виновен. Все улики против него. Но ей надо быть поосторожнее, а она этого не понимает. Марк сердился и сам удивлялся тому, как он сердился. Можно сказать, страстно. Только страстей тут и не хватало. Лучше бы он к ней никогда не прикасался.