Голоса были слышны все громче, они пели что-то монотонное на своем диалекте.
— Подойдем поближе, — шепнул Джон.
Энн неожиданно ударилась обо что-то, оступилась и чуть не закричала, Джон вовремя закрыл ей рот ладонью. Энн опустилась на выщербленный камень и потерла подбородок.
— Чуть не упала из-за этого сломанного креста, — прошипела она.
Джон не обращал на нее никакого внимания. Он всматривался в дальний конец кладбища.
— Вон они там, в глубине, — шепотом сообщил он, отходя от Энн на несколько шагов и, вытянув шею, вглядываясь куда-то вперед. — Ты можешь идти, Энни?
Она ответила не сразу, продолжая тереть ушибленный подбородок, потом подняла голову, чтобы ответить, и тут заметила надпись, выбитую на каменном склепе, неподалеку от которого сидела: «Мэннинги».
Она резко втянула носом воздух, встала и как завороженная направилась к склепу, ступая по каменной дорожке, которая вела к нему.
Чугунная дверь склепа была открыта, половинка ее висела на сорванных петлях, упираясь в землю. Энн помедлила. Потом пошла дальше.
И в этот момент луна зашла за облака.
— Джон, — позвала она обернувшись и тут же выругала себя: как же она забыла о Джоне? А теперь…
Теперь она осталась одна.
— Джон, черт тебя возьми, где ты? — громко и сердито зашептала она.
Ответа не было.
«Мэннинги».
В этом открытом склепе должен таиться ответ.
Энн нерешительно сделала еще шаг вперед. Еще. Она пыталась что-нибудь разглядеть.
«Дура! Надо было прихватить с собой фонарик, — пробормотала она. — Но, уходя из дома, я ведь не знала, что придется ночью таскаться по кладбищу. Я никогда еще ночью не бродила по кладбищам. А также не была завсегдатаем стриптизных заведений. И потом, зачем нужны бывшие мужья, если не для того, чтобы время от времени устраивать эмоциональные встряски? И конечно же, я не привыкла к такой интенсивной сексуальной жизни… гм-м, интересно, можно ли считать сексуальную жизнь достаточной платой за ужас, который испытываешь, бродя по кладбищу среди ночи?
— Господи, я же сама с собой разговариваю! — Она замолчала, остановившись на пороге склепа. — Но мне нужно разговаривать хотя бы с самой собой, так я по крайней мере не услышу, если заговорят покойники, — прошептала она.
Тоненький луч лунного света, выйдя из-за облаков, осветил внутренность склепа. Это оказалось помещение примерно десять на десять футов, где на разных уровнях были захоронены в стенах несколько поколений Мэннингов.
Большинство надгробных плит было вскрыто, внутри виднелись гробы, некоторые были сломаны. На самом нижнем уровне зиял провал: и стена в этом месте, и гроб были разрушены. В лунном свете там что-то блестело.
Клочок бумаги? Это здесь Джина оставляла свои послания? Тайному любовнику?
Энн сделала шаг в глубину склепа. Листок бумаги или то, что там было, внезапно исчезло. Энн прошла дальше.
Вдруг она почувствовала у себя за спиной какое-то движение и резко развернулась. В этот момент что-то тяжелое обрушилось на могильную плиту, просвистев в дюйме от ее головы. Энн шарахнулась в сторону, потом нырнула вниз, уворачиваясь от чего-то, что рассекало воздух, словно дубинка.
Бросившись назад, к дверному проему, она выскочила наружу и стремглав помчалась по дорожке.
Луна снова ушла за облака.
Энн продолжала бежать и кричать, потом споткнулась и упала. Она попала на низкое, сломанное надгробие и почувствовала что-то у себя под подбородком. Когда она нащупала предмет рукой, ее охватила дикая паника.
Кость. Человеческая кость! Берцовая?
Энн вскочила на ноги и, забыв о том, что может покалечиться, бросилась, не разбирая дороги, в сторону, потом в другую. Вскоре она потеряла всякую ориентацию. Луна проглянула сквозь облака, и тут Энн остановилась, как громом пораженная.
Прямо перед ней стояла фигура в черном плаще с капюшоном. Поначалу она не могла разобрать лица, потому что человек наклонил голову.
Потом он медленно поднял ее.
Перед Энн стоял Жак Морэ.
У нее вырвался крик ужаса.
— Нет, нет, пожалуйста! — задыхаясь, произнес он.
«Что — пожалуйста?» — Энн в страхе повернулась, чтобы бежать в другую сторону, и уткнулась в кого-то еще.
Тут уж она закричала и заметалась так, словно рой демонов гнался за ней.
— Энн! — услышала она голос Джона где-то поблизости.
Нет, если Джон сейчас приблизится к ней… Впечатавшись в стену из живой плоти, остановившую ее бешеный бег, Энн подняла лицо.
— Энн! Это Марк, остановись!
— Марк? — слабо прошептала она.
Со всех сторон к ним сбегались люди. Все еще прижатая к Марку, Энн оглянулась. Здесь был Джон.
И Хэрри Дюваль.
С соседней дорожки сюда же подходил Джимми Дево.
Все они остановились как вкопанные, уставившись друг на друга.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — строго спросил Марк.
Энн попыталась освободиться от его рук.
— А что… что вы здесь делаете? — подозрительно обратилась она к нему самому. За ее плечом стоял Джимми Дево, которому она тоже не доверяла.
— Что значит — что я здесь делаю? — Марк повернулся к Джимми. — Жака поймали?
— Должно быть, ребята взяли его, пойду проверю, — ответил Джимми.
— Жак? — удивленно спросил Джон, глядя на Марка. — Вы приехали сюда, потому что знали, что Жак будет здесь?
— Мы собираемся задержать его по подозрению в убийстве Элли Трейнор, она же — Джейн Доу, — объяснил Марк. — Секретарь Жака сообщил нам, где его можно найти в ночь полнолуния, — добавил он. — А вы сбежали от моих ребят, которые за вами следили в больнице, Джон.
— За мной кто-то следил? — с невинным видом переспросил Джон.
— А вы! — сказал Марк, крепко сжимая Энн за плечи. — У вас здравого смысла меньше, чем у глупого ребенка!
— Эй! — вступился за Энн Джон.
— Вы-то что здесь делаете, черт вас возьми?
— Пытаюсь расследовать убийство, поскольку полиция с этим не справляется! — сухо сообщила ему Энн.
— Пошли, — сердито скомандовал Марк. — Мы все отсюда уходим.
Как они и предполагали, такси, чтобы ехать обратно, им не понадобилось.
Их увезли на полицейских машинах.
В участок.
Жак Морэ, признавший, что участвовал в ритуальных жертвоприношениях на кладбище, но отрицавший какое бы то ни было свое отношение к убийству Элли Трейнор, был помещен в камеру, по крайней мере на ближайшие сутки, пока ему не предъявит обвинение окружной прокурор. Джон, Хэрри Дюваль и Энн сидели в комнате, где не было ничего, кроме стола и нескольких стульев, и пили кофе, пока наконец к ним не вернулся Марк.