– Мне приснилось… Нет, это не сон, а явь! – Она дрожала от страха.
– Тара… – Джаррет коснулся ее волос, но она тряхнула головой, избегая его прикосновений.
– Не трогайте! Оставьте меня… – Тара забилась в угол кровати, к стене и почти уперлась коленями в подбородок. – Вы не понимаете… не знаете… Вы как слепец… плывете куда-то… тянете меня за собой… Уйдите…
Она сразу пожалела, что эти слова вырвались у нее. Джаррет тихо выругался. В его темных глазах пылала ярость, на скулах ходили желваки.
– Я проявил слепоту только в одном, миссис Маккензи, в том, что женился на вас!
Джаррет шагнул к двери, и она неожиданно вскрикнула:
– Куда вы?
Он удивленно поднял брови.
– Туда, где могу спокойно сидеть, не касаясь вас.
Джаррет сел в кресло у конторки и поставил перед собой бутылку рома. Сделав большой глоток, он вытянулся в кресле, положил ноги на конторку, но тут же опустил их и посмотрел на Тару.
– Впрочем, кажется, вам угодно, чтобы я вообще исчез из каюты?
Она молчала.
– А, понимаю, я не должен уходить слишком далеко, иначе вам станет страшно. Однако мне следует держаться на расстоянии от вас, не доставляя лишних хлопот. Так?
Тара молчала.
– Поворачивайся и спи! – внезапно рявкнул он.
Она подняла на него глаза.
– Маккензи… вы…
– Черт возьми, Тара! Засыпай скорее! Я не притронусь к тебе.
Она повернулась к стене, ощущая спиной его взгляд, словно пронзающий ее. Заснуть Тара не могла и вспомнила недавний, сон, в котором не то индеец, не то Джаррет преследовал ее. Она слышала, как он прикладывается к горлышку бутылки, потом ставит ее на стол.
«Он устанет сидеть так всю ночь, – думала Тара. – И подойдет ко мне, и ляжет рядом, и, даже сердясь на меня, прикоснется, обнимет… И все будет как позапрошлой ночью».
Но он не подошел к Таре, не лег рядом. Утром, проснувшись, она поняла, что Джаррет провел всю ночь в кресле. Да, он поступил так, как сказал: не притронулся к ней.
С тяжелым сердцем Тара встала, умылась, привела себя в порядок и вышла на палубу. Нейтан, взобравшись на главную мачту, оглядывал окрестности.
«Наверное, смотрит, нет ли индейцев», – подумала она и помахала ему рукой.
Нейтан улыбнулся ей. Она прошла к капитанскому мостику.
Джаррет стоял за штурвалом, полуодетый, как и вчера.
– А, доброе утро, любовь моя. Как спалось?
– Хорошо. А вам?
– Прекрасно. Бутылка рома – приятное общество. Греет не хуже жены.
Тара не ответила на его колкость.
– Много еще индейцев видела во сне? – спросил Джаррет.
– Их слишком много наяву, мистер Маккензи.
– Верно. Даже по берегам этой реки. – Он указал на зеленые заросли. – Но тебе незачем беспокоиться.
– Они безопасны для меня? – язвительно осведомилась Тара.
– Конечно.
Она подошла к борту, оглядела ближний берег. После вчерашнего дождя зелень казалась еще ярче и красивее. Ветер совсем стих. Природа зачаровала ее.
– Признайся, – Джаррет усмехнулся, – все, что ты видишь, прекрасно. Как в настоящем раю!
Он прав. Их окружала особая, дикая красота, непривычная для тех, кто связал свою жизнь с цивилизацией.
Да, он прав, но отчего в его голосе насмешка и вызов? Почему Джаррет так суров с ней, непримирим? Не прощает ничего.
Тара нахмурилась.
– То, что для одного рай, для другого – ад.
Он снова, усмехнулся. Таре почему-то уже не хотелось смотреть на проплывающие мимо них берега, и она ушла с палубы. Чем разговаривать с ним, лучше заняться шитьем.
За этим занятием Тара провела почти весь день. Джаррет пришел лишь к вечеру. Вернее, к ночи. Тара уже лежала и снова притворилась, что спит, а он, как и накануне, сел к столу с бутылкой рома.
На этот раз Тара так и не заснула. Она мучительно размышляла о том, почему не может сделать шаг ему навстречу. А между тем ей очень хотелось этого.
«Нет, – твердо сказала себе Тара, – в Тампе он отсутствовал всю ночь. После такого оскорбления я ни за что не подойду к нему первая! Никогда!»
Поздним утром Тару разбудили громкие голоса, и, она не сразу поняла, что члены команды перекликаются с людьми на берегу, – значит, корабль бросил якорь.
Соскочив с койки, она подбежала к двери каюты и распахнула ее.
Они стояли в бухте, а сбоку от нее на фоне густой зеленой травы виднелись две постройки – одна с окнами, другая с глухими стенами. Между ними возвышался большой красивый дом в колониальном стиле. Терраса с массивными белыми колоннами была обращена к реке. Вокруг дома пестрели цветы. «Неужели, – подумала Тара, – все это действительно находится в краю болот?»
– «Симаррон», – сказал Джаррет, бесшумно приблизившись к Таре.
– Что?
– Это место называется «Симаррон».
Произнеся про себя это слово, Тара вспомнила, что в переводе с испанского оно означает «беглец», «беженец»… «бродяга». Американцы чаще употребляют индейское слово «семинол».
«Какое отношение имеет это к Джаррету Маккензи, – размышляла Тара, – он-то ведь ниоткуда не убегал. Иное дело я – беглянка, против моей воли привезенная в этот рай, возникший на дикой земле. Кто знает, быть может, мне и суждено обрести здесь рай… И навсегда остаться в нем. Нет, скорее и здесь я буду все той же беглянкой… изгнанницей…»
Тара вздрогнула, услышав:
– Надеюсь, ты не ступишь на землю своего нового владения в ночной сорочке?
Она обернулась, желая дать отпор Джаррету, но тут увидела, что сам он одет, как на званый прием: белая сорочка, малиновый жилет, черная фрачная пара, тщательно причесанные волосы.
– Конечно, – вырвалось у Тары, – Лайза никогда бы так не поступила!
– Верно, – спокойно ответил Джаррет.
– Если вы любите ее до сих пор, зачем женились на мне? – Слова срывались с ее языка, словно повинуясь какой-то непреодолимой силе.
– Мы едва знакомы, моя милая, и потому дело вовсе не в любви, а только в соблюдении приличий.
– Но если вы так любили ее…
– О Господи! Конечно, любил. Но Лайзы больше нет. И все обитатели моего дома ждут новую хозяйку.
– Что ж, мистер Маккензи, обещаю вам неукоснительно соблюдать приличия.
Тара поспешила в каюту, опасаясь, как бы разъяренный Джаррет не последовал за ней. Однако он остался на палубе, и, к своему удивлению, Тара услышала его смех.