– Думаешь, они поверят? И не проведут расследования?
– Большинство солдат возмущены его поведением. Хотя им не так уж трудно пристрелить индейца, даже ребенка или женщину, но капитан осточертел всем, и они рады, что избавились от него. Кроме того, он оскорбил белую женщину, а этого ему никто не простил. – Джаррет улыбнулся. – Кстати, солдаты восхищены твоей смелостью и благородством и расхваливают тебя на все лады. Называют замечательной женщиной. Так что никакого судебного разбирательства не будет. Этого мерзавца сочтут еще одной жертвой войны.
Он погладил ее по голове и поднялся с постели.
– Поспи, дорогая. Надеюсь, тебя оставят кошмары. Отдохни как следует, завтра утром мы возвращаемся домой.
– Так скоро?
– Ты проспала почти целые сутки. Джеймсу и его соплеменникам пора отправляться в путь. Для них небезопасно оставаться здесь. Особенно теперь, после того, что произошло с капитаном неподалеку от их селения.
– Тогда нам нужно уехать сейчас же! Чтобы они не задерживались из-за меня!
– Мы уедем завтра, – твердо сказал Джаррет. – Им приятно провести здесь хотя бы еще одну ночь. А если что, я сделаю все, чтобы оградить их…
Он подбросил в огонь хвороста, потом принес Таре чашку с водой и миску с чем-то, напоминающим кашу.
– Кунти? – спросила она.
Джаррет засмеялся.
– Нет. Но тоже одно из главных индейских блюд.
– Мясо оленя?
– Тебе еще нельзя есть твердую пищу. Потерпи немного.
– А ты не будешь?
Он снова подошел к очагу и наполнил себе миску. Они ели деревянными ложками. Только теперь Тара поняла, как сильно проголодалась.
Убрав посуду, Джаррет лег рядом с Тарой на ложе из мехов и шкур.
– Джаррет… – Она вопросительно посмотрела на него.
– Нам завтра вставать чуть свет, а ты еще не вполне пришла в себя, – ответил он.
Тара ощущала тепло его тела и едва сдерживала нарастающее желание быть еще ближе к нему.
– Джаррет, – снова прошептала она. – Солдаты ошибаются. Я вовсе не замечательная женщина, а самая обыкновенная трусиха.
Он крепко обнял ее.
– Я вполне согласен с солдатами. Ты рисковала собой ради спасения детей. Что это, если не высшая храбрость?
– О, Джаррет! Что тут особенного? Каждая женщина на моем месте поступила бы точно так же. Видел бы ты это озверевшее чудовище!
Он приподнялся на локте, посмотрел на нее.
– Нет, Тара, далеко не каждая. Ты заблуждаешься, как заблуждалась и в том, что все индейцы опасны.
– Но я никогда в жизни не видела ни одного семинола.
– Не смущайся, Тара. Ты не словом, а делом доказала, что считаешь индейцев такими же людьми, как мы все. За это я благодарен тебе и горжусь тобой… Да, горжусь, и не думай, будто что-то, связанное с твоей семьей или с тобой, может изменить мое мнение… Ты замечательная женщина. Моя женщина…
Он нежно коснулся пальцами ее щеки.
Тара, всхлипнув, покрыла поцелуями его ладонь.
Джаррет уклонился от близости, желая, чтобы Тара отдохнула. Его до сих пор ужасала мысль о том, что еще несколько мгновений, и спасти ее было бы невозможно. Тара не знала этого, но вид синих пятен у нее на шее каждый раз возбуждал в нем ненависть к мертвецу. И этого негодяя Тара пыталась после всего избавить от смерти!
Появившись вовремя, Оцеола совершил справедливое возмездие.
Огонь в очаге горел уже не так ярко, но Тара никак не могла уснуть. То, что произошло за эти часы в ее жизни, казалось Таре чем-то очень хорошим, несмотря на все пережитые страхи.
Она повернулась к Джаррету, зная, что он тоже не спит, и при тусклом свете затухающих углей всмотрелась в него. Он лежал неподвижно и ровно дышал, но Тара догадывалась, что в нем кипит страсть.
Она начала расстегивать пуговицы сорочки Джаррета, лаская его грудь, живот.
– Тара, – пробормотал он, – спи.
– Ты нужен мне, – прошептала она.
Поднявшись с постели, Тара разделась. Рассыпавшиеся золотистые волосы наполовину закрыли ее обнаженное тело, высокую округлую грудь, набухшие соски.
Когда она взглянула на огонь, Джаррет увидел, что в ее глазах сверкнули слезы. Тара опустилась рядом с ним на колени, накрыв его лицо своими волосами, прильнула к губам Джаррета и положила ладонь туда, где вздулись его штаны.
– Что случилось? – спросил Джаррет. – Отчего ты плачешь?
– Ты не хочешь меня?
– Проклятие! Тара… С чего ты взяла, что не хочу? Но мне нужно знать, что у тебя на уме.
– Это совсем не на уме…
– Так что же? В чем дело?
– Дело в том, что я… я люблю тебя! Очень люблю… Так, что мне даже страшно. А ты… просто дурень, Джаррет Маккензи.
Охваченный неистовой радостью, он молчал, ибо так долго ждал этого признания, так мечтал о нем! Она любит его!
Все это время Джаррет считал, что Тара только благодарна ему, поскольку он спас ее, помог в трудную минуту. Теперь же понял: все совсем иначе – это она спасла его!
Молчание Джаррета испугало ее.
– Я не должна была ничего говорить тебе! – Тара отодвинулась от него. – Джаррет Маккензи! Если тебе нечего сказать, отпусти меня, и я уйду куда глаза глядят!
Что она говорит? Отпустить? Никогда в жизни! Он нашел ее руки, сжал их.
– Я много хочу сказать тебе.
Тара успокоилась, затихла. Его находка. Его беглянка.
– О чем? – прошептала она. – О чем сказать?
– Что дуреха – ты, а вовсе не я!
– Я?
– Конечно. Как ты могла…
– Джаррет Маккензи, – перебила она. – Я, может, и дура, но не настолько, чтобы не понять: в тебе до сих пор жива любовь к Лайзе. И это естественно. И хорошо для меня. Ведь если бы ты перестал горевать о ней, то уж наверняка давно бы женился самым обычным путем на какой-нибудь девушке. Нас же соединил случай, то есть сама судьба.
– Ты все сказала? Теперь выслушай меня. Да, я любил и люблю Лайзу. У меня в сердце навсегда сохранится эта любовь. Перед тем как встретить тебя, я был погружен в пучину горя и жалости к себе, но ты вырвала меня из этой бездны. И тому, что происходит между нами, не помешает никто – ни живые, ни мертвые!
– Роберт посоветовал тебе жениться. Причем в шутку. Чуть ли не на пари.
– Никто на свете не убедит меня сделать ничего против моей воли! – горячо возразил он. – Ни мужчина, ни женщина. Я женился, потому что хотел тебя до безумия!.. Да-да, с того самого момента, как увидел у входа в таверну. Никогда в жизни я не испытывал такого ни к одной женщине, никогда не любил так, как тебя, Тара… Даже мое чувство к Лайзе было иным. Не таким бурным, гораздо мягче, спокойнее, разумнее. Я всегда буду помнить о Лайзе, любить ее. Но моя душа уже безраздельно принадлежит тебе.