Обнимаю,
Джулиан».
Йен сложил письмо и сунул в карман, когда послышались чьи-то шаги. Обернувшись, он увидел мужчину в форме лейтенанта федеральной армии. Тот поднял было ладонь к козырьку, чтобы отдать честь, но тут же опустил ее. Йен с удивлением посмотрел на лейтенанта, который, поймав его взгляд, смущенно сказал:
— Как я понимаю, сэр, вы званием выше меня. И останетесь майором в новой армии. Верно?
Йен, еще раз взглянув на лейтенанта, круто повернулся и пошел вдоль берега к гостинице.
Жена, кузина и кузен сидели на балконе и пили крепкий кофе. Перед ними лежали бисквиты и бутерброды с ветчиной. Элайна, казалось, встревоженная, улыбнулась мужу и пригласила присоединиться к трапезе. Йен подсел к ней, нагнулся и поцеловал.
— С Рождеством Христовым!
— Тебя тоже!
— Служба в церкви начнется через сорок пять минут, — сообщила Сидни. — Нам надо поторопиться. Уверена, сегодня каждый грешник в Чарлстоне захочет замолить свои прегрешения. Поэтому в церкви будет полно народу.
— Фи, Сидни! — поморщился Йен. — Зачем этот цинизм?
Элайна рассмеялась при этих словах, но странное выражение, с которым она все это утро следила за мужем, не исчезло.
Церковная служба носила почти революционный характер. Пастор, произнеся несколько обычных рождественских фраз, перешел к ситуации в городе. При этом без обиняков заявил:
— Если Федерация будет вести себя агрессивно по отношению к отделившемуся штату, жителям Южной Каролины надлежит взять в руки оружие, чтобы выступить на защиту своей свободы и независимости!
О рождении Христа было сказано только в начале проповеди. Йена от этого покоробило, и лицо его омрачилось.
По пути назад в гостиницу Элайна спросила мужа:
— Неужели ты не завидуешь этим людям, их искреннему энтузиазму и ликованию?
Йен ответил не сразу, считая, что праздник Святого Рождества должен быть добрым, радостным и теплым как для всех, так и для его жены.
— Дорогая, — наконец сказал он. — Я решительно отказываюсь пускаться в споры и дискуссии по этому поводу. Во всем, что здесь происходит, много самой настоящей ереси. В наше время уже весь мир сознает, что рабовладение — это варварство. И если права штатов на Юге понимают только с точки зрения сохранения узаконенного рабства, то это изначально не правильно и несправедливо. Я никому не завидую, Элайна, но категорически не согласен с утверждением пастора, заявившего во время проповеди, будто бы Бог на стороне тех, кто громче всех кричит о независимости Южной Каролины. Господь, напротив, отвернется от них! Вот мое мнение, Элайна. Теперь ты знаешь его.
— Хочешь знать мое?
— Ты моя жена, Элайна, а потому во всем должна меня поддерживать.
Элайна уловила жесткие нотки в голосе мужа, но смолчала и опустила взгляд.
— Полагаю, ты не забыла, что должна подчиняться мужу? — Йен пытливо вгляделся в лицо жены.
— Надеюсь, подчиняться мне придется не так уж долго.
— Что?!
— Уже очень скоро родится наш ребенок, Йен.
— Ах вот оно что! Ты согласна подчиняться мне только потому, что ждешь ребенка?
— Конечно, нет!
— Гм-м! Значит, впредь ты не намерена покоряться моей воле? Это было необходимо тебе только в трудный период. — Йен невесело засмеялся. — Другими словами, я должен содержать тебя и ребенка, чтобы не уронить себя в глазах домочадцев. Так?
Глаза его горели от гнева. Элайна собиралась ответить мужу, но в этот момент Сидни, которая шла впереди, обернулась.
— Мы не слишком быстро идем?
— Вовсе нет! — поспешила заверить ее Элайна, обрадовавшись, что может прекратить трудный спор с Йеном. Она ускорила шаг, чтобы нагнать Сидни, но Йен удержал ее.
— Веди себя прилично! Все-таки сегодня Рождество.
— Но, Йен…
— Повторяю: сегодня праздник Рождества Христова! Элайна промолчала, и Йен нахмурился.
— Ты поняла меня?
— Поздравляю тебя с праздником. Йен! — улыбнулась она слащаво и ненатурально.
Вернувшись в отель, они сели за стол в общей гостиной, где должен был состояться торжественный праздничный ужин для всех постояльцев. Перед тем как приступить к трапезе, собравшиеся прослушали традиционные рождественские гимны, исполненные группой талантливых певцов и музыкантов. Затем начался ужин с обычными праздничными разговорами. Все это прекрасно увенчало день Рождества Христова.
Радостную оживленную атмосферу только отчасти омрачала нависшая над городом черная туча. Впрочем, Йен понял, что он один чувствует мистическую связь между этой мрачной тучей и тем, что скоро должно произойти.
Когда они поднялись в свой номер, Йен вручил жене рождественские подарки: очаровательные украшения с изумрудами и бриллиантами. Элайна тут же надела их и уселась перед зеркалом, расчесывая волосы. Йен взял руку жены и, сняв большое обручальное кольцо, которое подарил ей в день свадьбы, надел другое — миниатюрное, изящное, с роскошным топазом в золотой оправе.
— Ювелир советовал мне вставить в оправу бриллиант, изумруд или рубин, но я выбрал топаз, потому что он больше подходит к твоим глазам.
— Спасибо, Йен. Камень великолепен! И излучает тепло. А мне понадобится много тепла, пока ты будешь служить на Севере. Наверное, моему отцу этот подарок ; тоже очень понравился бы.
Элайна умолкла, вспомнив, что отца уже нет в живых, а сегодня она впервые проведет рождественскую ночь с мужем, вдали от родного дома…
Йен нежно посмотрел на жену, привлек ее к себе, потом поднял на руки и посадил в глубокое кресло у камина.
— Йен, ты что! Я же теперь такая тяжелая!
— Для меня ты никогда не будешь слишком тяжелой! — рассмеялся он. — Ведь ты моя жена. Твой отец был моим тестем. Для тебя и в память о нем я готов сделать все что угодно. Поднять любую тяжесть, совершить любой подвиг!
— Правда?
Она подумала, что если Йен готов ради нее на любой подвиг, то почему бы ему для начала не подать в отставку и не снять столь ненавистную ей форму майора федеральной армии.
Но Иен тут же расставил все по местам:
— Конечно, все надо делать в пределах разумного, — Правда? — вновь спросила Элайна. И услышала тот же ответ:
— Да, правда. Но в пределах разумного.
Элайна с улыбкой взглянула на мужа.
— Нет… Я имела в виду… Да, я согласна, что все нужно делать… Нужно делать в рамках разумного… Я же… Я же далеко не всегда так поступаю…
Йен покачал головой, не совсем понимая, о чем идет речь. Посмотрев на жену, он вдруг увидел, что она дрожит.
— Тебе холодно?