Помедлив, Эрдель, неотрывно глядя на собеседницу, продолжил:
– Я не хочу, чтобы кончилось вами, Саша. Повторяю – уезжайте, пока целы, не просите объяснений, не надо спорить. Поверьте на слово старому другу.
– Я не могу уехать сейчас, – тоскливо ответила она. – Я уже сказала…
– Тогда я умываю руки. Я пытался вас предупредить.
– Так не предупреждают, – возразила женщина. – Я взрослый человек, мне можно сказать больше, чем вы сказали. Можно сказать все! Полное неведение, и на его фоне такие приказы – это немыслимо.
– Я знаю не больше, чем говорю.
В палату снова вошла медсестра. На этот раз вид у нее был взбудораженный. Она скривила рот и заговорщицки произнесла, обращаясь к больному:
– Там супруга ваша. Я велела ей подождать на посту.
Александра вскочила и тут же спохватилась, что особенно бояться ей нечего. Она настолько успела войти в роль «дочери», что забыла о своем истинном отношении к Эрделю. И все же встречаться с Татьяной в роли нелегальной посетительницы ей не хотелось.
Эрдель, по всей вероятности, также не горел желанием присутствовать при этой встрече. Он сделал слабое отстраняющее движение пальцами руки:
– Идите, Саша. Все-таки помните, что я вам посоветовал.
– Что ж… – Она в нерешительности замялась на месте. – Забыть такое трудно… Но я все же не уеду.
– Тогда… – Он взглянул на медсестру, и та с готовностью заявила:
– Ну так я пойду, придержу ее там еще минутку. Но только уж не дольше.
Когда женщина удалилась, Эрдель, не сводя с Александры лихорадочного, чуть затуманенного взгляда, проговорил:
– Если решили остаться, оставайтесь. Но не берите в ближайшее время никаких картин на реставрацию и перепродажу. Слышите меня? Никаких!
Потрясенная, женщина не нашлась с ответом. Ведь то же самое, чуть ли не теми же словами, говорил ей вчера вечером Гаев! Внезапно ее осенило:
– У вас вчера был коллекционер из Риги? Вы знаете его, конечно, его все знают! Гаев!
– Неважно, кто у меня был! – срывающимся шепотом оборвал ее мужчина. – Выполняйте то, что я сказал!
– Вы о картинах с той проклятой выставки? – Теперь она решила не темнить. – Их было всего три. Икинса увезли в Питер перекупщики. Болдини и Тьеполо купил ваш друг Воронов. Они у меня. Сегодня утром мне привезла их Эрика.
– И вы… взяли?!
– Взяла, конечно, и уже начала работу. Ведь я этим живу! Оторвалась только, чтобы съездить к вам. Объясните, в чем дело? Они краденые? Поддельные? Одна или обе?
Секунду ей казалось, что Эрдель готовится сообщить нечто важное. В его взгляде метались такие молнии, что она не сомневалась – сейчас прозвучит и гром, и будут даны ответы на все вопросы. А что Эрдель знает ответы или хотя бы подозревает об истине, было очевидно. Но мужчина, поморщившись, выдохнул:
– Раз уже начали, то что ж… Теперь дела не поправишь! Я поздно узнал… Правда, может, вы нагрешили меньше нас троих, вас судьба помилует. А все же надо было бежать сразу, как я просил.
– Я не могла все бросить по одному вашему слову и бежать неизвестно отчего…
– И я не смог! – Голос Эрделя прозвучал неожиданно твердо, на миг набравшись прежней уверенной силы. – Да, Саша, труднее всего бежать от самого себя. От своих слабостей и страстей… Но я-то хоть знаю, за какие грехи расплачиваюсь, за что заплатил Воронов… А вы…
Не договорив, он сделал отстраняющий жест:
– Уходите!
И вовремя – дверь палаты приоткрылась, в щели мелькнуло покрасневшее от волнения лицо медсестры, устроившей свидание. Александра, поняв, что ждать больше невозможно, торопливо простилась и вышла. Она едва успела сделать несколько шагов и отвернуться к окну, наполовину скрывшись за выступом стены. За ее спиной в коридоре раздался торопливый стук каблуков, и с щелканьем закрылась дверь палаты. Медсестра подошла к Александре и заговорщицки сообщила:
– Еле-еле удержала ее. Сказала, процедуру проводят… Ну, пообщались хоть?
– Да, – нервно оглянувшись, ответила Александра. – Скажите, вчера вечером не вы дежурили?
– Я как раз заступила, а что?
– Кто к нему приходил? Ведь к нему приходили вечером?
– К отцу вашему? – Медсестра отчего-то пришла в замешательство. Пряча глаза, она вымученно призналась: – Да я же не стою на посту, как пришитая. Я по палатам проходила.
Все больше убеждаясь в правильности своей догадки, Александра настаивала:
– Вы не могли не увидеть! Это было поздно, уже после ухода его жены. Кто это был? Мужчина лет пятидесяти? Такой представительный, седой, похож на иностранца?
– Нет! – вырвалось у медсестры прежде, чем та успела сообразить, что проговорилась.
– Так вы его видели все-таки! – воскликнула Александра.
– Это была женщина!
Опешив в первый миг (уж очень крепко она успела убедить себя в том, что вечером к больному приходил именно Гаев), Александра быстро опомнилась:
– А что за женщина? Почему ее пропустили так поздно?
– У меня дела, – сквозь зубы бросила потерявшая терпение медсестра.
Она смотрела то на закрытую дверь палаты, где скрылась жена Эрделя, то на большие часы, висевшие напротив на стене. Как отделаться от визитерши, вцепившейся в нее, она явно не знала, зато предчувствовала, что дело может кончиться скандалом, если из палаты вдруг появится супруга больного. Во всяком случае, Александре думалось, что она легко угадывает ход ее мыслей.
– Просто опишите мне ту женщину, и я сразу уйду! – пообещала художница, так и не услышав более внятного ответа.
– Да чего ради… – буркнула медсестра.
– Я заплачу вам еще столько же, если хотите…
Внезапно переменившись в лице, медсестра пристально взглянула на нее и протяжно произнесла:
– Ой, что-то мне все это не нравится!
– Ничего хорошего, правда! – поддержала ее Александра. – Потому мне и нужно знать, кто к нему приходил.
– А мне потом – по шее?
– Я не скажу, от кого о ней узнала.
– А если суд? – шепотом спросила медсестра, опасливо косясь на дверь палаты. – А вдруг меня свидетелем потащат?! За тыщу-то рублей! Вот, заберите и не трогайте меня больше!
И медсестра в самом деле предприняла попытку всунуть в ладонь Александре скомканную бумажку, извлеченную из кармана широких белых брюк. Художница торопливо отдернула руку:
– Перестаньте, уберите! Ничего я от вас не прошу, никаких неприятностей не будет. Скажите только – что за женщина? Два слова!
Медсестра, спрятав деньги обратно в карман, направилась в сторону поста. Она шла размашистой, хозяйской походкой, и ее широкая спина выражала упрямую решимость настоять на своем и молчать, сколько будет угодно. Александра смотрела ей вслед с безнадежностью. «Ничего не скажет! То ли я слишком мало предложила, то ли та, другая, чем-то ее припугнула. Против Татьяны-то она легко согласилась “дружить”! Кто была та женщина? Эрдель не счел нужным сказать. Почему он молчит, почему?! Никогда между нами не было таких странных недомолвок. И мне не нравятся эти его рассуждения о грехах, о том, что, может, мне еще повезет! Когда это я полагалась на везение?!»