Вильямсберг, Виргиния
Июль 1774 года
Смеркалось. Перси ждал Катрину у знакомого лошадиного загона, спрятавшись в густой тени под листвой старого вяза, в который раз пробегая глазами записку. Иногда он подносил листок бумаги к лицу и вдыхал сладкий аромат фиалки – ее любимый запах.
«Ждите меня возле конюшни, когда стемнеет. Катрина» – гласило это простенькое послание. Ни одного нежного слова, ни капли кокетства, почти сурово. Но это не важно. Он пока не разгадал смысла этой игры, но все равно готов вступить в нее. Со времен первой встречи Перси помнил об обещании свернуть горы, лишь бы обладать этой женщиной. Хотя она в тот вечер убежала от него, но от чувства, которое кипело и пылало в них, жгло обоих, невозможно было скрыться: ни ей, ни ему.
«Мужчина не должен очертя голову бросаться в бездну любви», – говорил себе Перси и сам же тонул в этой бездне.
Ранее пережитое казалось ему детской игрой: танцы, развлечения и легкий флирт с барышнями, уроки любви в постелях шлюх или служанок, клятвы верности миловидным вдовушкам, объятия, поцелуи и ухаживания – ничто не могло сравниться с нынешним чувством, владевшим им. Никогда еще страсть не захватывала так глубоко его сердце и ум, никогда прежде он так отчаянно не терял голову.
Его приятель Джеймс предостерегал, что это может оказаться элементарной ловушкой. У британцев уже были подписаны ордера на арест некоторых колонистов в Бостоне.
– Но это не Массачусетс, – возразил ему Перси. – Если кто решит отделиться от империи, то Виргиния будет первой, а если кому придется бежать отсюда, так это британцам. Скорее всего сторонники тори будут объявлены предателями.
Но Джеймс справедливо заметил, что этого пока не случилось.
Перси скрестил на груди руки и прислонился спиной к дереву. Задумчивая улыбка блуждала по лицу, а вечерний ветерок теребил прядь смоляных волос на лбу. Он понимал, что ни перед чем не остановится. Даже если бы связь с ней грозила ему адом и проклятием, он все равно остался бы ждать ее.
Вдруг порывы ветерка донесли какой-то шорох, возможно, это прошелестела трава под легкой ножкой.
Перси быстро отстранился от дерева и, досадуя на громко бьющееся сердце, вслушался внимательнее. Кто-то в темном плаще с капюшоном приближался к дереву в сгущавшихся сумерках.
Катрина не подозревала, как нелегко это будет сделать. Дрожа от страха, она шла по неосвещенному и притихшему городу, ночная тьма плотно обступала ее, а деревья, попадавшиеся на пути, глухо шумели, зловеще шевеля ветвями. Пробираясь от дома к дому, от дерева к дереву, напряженно вглядываясь в темноту, она думала о том, куда ей убежать, чтобы скрыться от всех.
Но на земле не существовало приюта, где она могла бы укрыться. Не оказалось на свете угла, готового спрятать ее, потому Катрина спешила очутиться рядом с Перси Эйнсвортом, памятуя о его словах. Толком не осознавая, что ею движет, она стремилась под его покровительство, как летит ночной мотылек на пламя свечи. «Обречена», – подумала девушка с горькой иронией.
Неожиданно раздался пронзительный голос ночной птицы, Катрина едва сдержала испуганный крик. В загоне уже различимы были лошадиные головы и крупы, а из таверны доносились громкий смех и разговоры. Она знала, что там сидят небольшими компаниями мужчины, которые говорят и спорят о чем-то своем. Наверное, обсуждают события прошедших дней, может, пишут письма своим сторонникам или даже вычерчивают планы восстания на карте города. Предатели. Изменники. А Перси Эйнсворт – один из них. Она обязана помнить об этом.
При всем желании Катрина не сумела бы разглядеть Перси в наступившей темноте. Последний луч дневного светила давно угас, а ночное – небольшой полумесяц – лишь слегка тронуло серебристыми мазками легкие облака. Девушка перевела дух, припомнив старые байки об индейских набегах. Но теперь поблизости не было стоянок. В этих местах индейцев давно либо перебили, либо выселили подальше. Но ей все равно было страшно от порывов ветра, шелестящего ветвями деревьев.
– Перси, – позвала она шепотом и вышла на маленькую площадку возле конского загона. Сзади послышалось движение, и чья-то ладонь зажала ей рот. Катрина хотела вскрикнуть, но рука крепко прижала ей губы. От ужаса у нее подкосились колени, а голова пошла кругом.
– Ш-ш, это я! – услышала она знакомый громкий шепот. Перси увел ее в тень огромного вяза. Освободив голову девушки от капюшона, но не убирая ладони со рта, заглянул ей в глаза. В темноте они казались темно-синими, в них бушевала буря чувств.
«Нет, меня не одурачишь», – решил Перси.
– Ты одна пришла? – спросил он. Катрина кивнула. – Но для чего? Если я верно запомнил, в прошлый раз ты с радостью убежала от меня. Поклялась, что меня ненавидишь, и умчалась.
Катрина хотела наклонить голову, но Перси поймал ее за подбородок, и ей пришлось снова смотреть ему в глаза.
– Да одна я, одна! – взорвалась девушка. – И… Я не испытываю к тебе ненависти. – Сердце готово было выпорхнуть из груди. Нет, она никогда не сделает этого. Ее брат с друзьями-монархистами – настоящие болваны. Они совершенно не понимают этого человека. Они не знают, как эти черные очи умеют вспыхнуть искрами смеха и как иногда они мрачнеют, будто глаза самого сатаны, от подозрения и недоверия. Перси молод, но зрел. Его переполняют страсть и напористость юности, но он умеет быть не по годам взрослым. И несмотря на полное очарование, в Катрине жил страх перед ним.
– Так для чего ты пришла сюда? – спросил он снова непреклонным, резким тоном. Сегодня этот мужчина не шептал красноречивых фраз о любви.
– Я хотела тебя увидеть.
– Зачем?
Она пристально посмотрела ему в глаза, а потом отвернулась и уставилась в темноту.
– Мистер Эйнсворт, – тихо молвила девушка, – я надеюсь, в вашем сердце есть уголок для милосердия и сострадания.
Перси подошел к ней сзади.
– Не надо больше играть со мной в шаловливую маленькую кокетку, Катрина. Я ведь не чета ни дуракам-лакеям твоего братца, ни красным мундирам, ни щеголям в новомодных фраках. Мы уже довольно долго играем в кошки-мышки. Ты понимаешь, что я тебя люблю и желаю. Скажи мне по-простому, зачем ты пришла?
Он взял ее за плечи, медленно повернул к себе лицом и, едва подавив ругательство, напомнил себе, что перед ним – сестра Генри Сеймура, воспитанная барышня из знатного рода. Он намеренно резок с ней, чтобы не позволить заигрывать с собой, хотя в отношениях с ней союзниками могли быть лишь нежность и терпение. Даже прикасаясь к Катрине, следовало быть настороже. Чтобы как-то сдерживать поток страсти, пробужденный соблазнительным ощущением женских форм под ладонями, ему необходимо было не отрываясь смотреть в невинные глаза и на ангельски светлое золото волос. Но сейчас ему нужно только одно – правда. Он немного смягчил тон, но по-прежнему резко спросил: